K-Parody's Hyung
У всех олимпик гейм, а у меня Чунмён. Чунмён и Ухён.
Наглые личности.
Название:Одаренный роком.
Автор: Барвинка.
Фэндом: EXO, Infinite
Персонажи: Чунмён, Ухён.
Рейтинг: Pg
Жанр: мистика, АУ
Состояние: не закончен. 6 стр.
Желательно под:
Скачать бесплатно Бетховен - Мелодия дождя на Muzebra.com.
Часть 1Вот так бежишь, бежишь куда-то без оглядки, скользя по мокрым пожухлым листьям, разбивая ногой огромные лужи, которые разлетаются в стороны тысячи брызг, и ртом ловя сотни мелких каплей обычного осеннего дождя, появившегося совершенно внезапно.
Чунмён цепляется руками за фонарные столбы, когда резко на поворотах останавливается, натягивает сильнее промокший насквозь капюшон серой толстовки и снова бежит, словно от скорости зависит его жизнь, а смерть по пятам гонится следом, поскальзываясь на предательски мокрых листьях. Мимо проносятся тысячи людей с одинаковыми чёрными зонтами и только один с ярко-жёлтым, но Чунмён не успевает рассмотреть того, кто ты смог выделиться, так как ноги его ведут дальше, скрывая под навесом торговых лавочек, на которые вот-вот упадёт крыша из-за тяжести скопившейся на ней воды.
Когда воздуха в лёгких не хватает для бега, а лёгкие пронзает неприятным колющим чувством, Чунмён останавливается, прижимаясь спиной к каменному дому на безлюдной улице и переводит дыхание. Через нос дышать очень больно, на языке чувствуется привкус крови, слово кислород распорол горло изнутри; Чунмён, морщась, сглатывает и скользит вниз по стене, садясь на карточки и обтёсывая лопатками грубую стену.
Тряпичную сумку, перекинутую через плечо, можно смело выжимать, так как в ней воды, кажется, больше, чем в той луже напротив.
Чунмён проходится по лицу ладонью, отщёлкивает замок и достаёт скрепленные скрепкой бумаги. На них когда-то что-то было нарисовано, что-то, что сейчас размылось водой, превращая всё лишь в большие бесструктурные синие пятна. Все странички прилипли друг к другу и разбухли и их не так легко отцепить друг от друга, но Чунмёну всё же удаётся осторожно перелистывать и смотреть на новые пятна.
Несколько синих капель стекает вниз и капает на мощённую камнем дорогу, немного окрашивая серый в синий, а затем стекая вместе с остальными каплями в щели между камнями.
Чунмён сидит неподвижно, с сумасшедшей полуулыбкой и каплями надежды в глазах рассматривая, как дождь смывает и эти последние синие капли, слово вымывая листы от грязи, чтобы их сделать снова чистыми. Когда на правом плече появляется тяжесть, Чунмён думает что-то о больших дождевых каплях, но затем перед глазами появляется чьё-то незнакомое, но до ужаса недовольное лицо. Незнакомец что-то говорит, тянет в сторону, заставляя встать, и подбирает бумаги. Но Чунмён его останавливает, перехватывая мокрыми руками тонкие запястья, но, не удерживая, так как из-за воды пальцы скользят и не хотят сцепляться. От него отмахиваются, как от назойливой мухи, таки поднимают на ноги и куда-то уводят. Куда-то недалеко, и где очень тепло и сухо.
- Парень, ты либо сумасшедший, либо сумасшедший, любящий дождь. Что-то одно из двух, - голос у незнакомца приятный, только немного ворчащий, из-за чего слышны нотки волнения.
Чунмёна укутывают в два тёплых пледа, предварительно стянув верхнюю одежду, а в руки впихивают пустую чашку, в которую обещают налить тёплого чая, как только согреется чайник. Пальцы крепко сжимают керамическую кружку, а Чунмён пытается очистить разум от пелены дождя, который своей песней всё ещё стучит по вискам.
- Ну, и кто тебя надоумил выйти в такую погоду на улицу? – незнакомец заставляет перевести на него взгляд, пока он удобно устраиваться на диване.
Чунмён трясёт головой, мол, никто, я сам, да и погода отличная.
- Идиот, придурок, дурак? Хотя всё вместе, наверное, - тянет парень, подпираю щёку кулаком и разглядывая Чунмёна, как заморскую зверушку. Только тянет почему-то скукой.
- Меня Ухён зовут, кстати. А ты мне своё имя скажешь, или так и будешь стеклянным взглядом смотреть вдаль? Слушай, может ты философ? – тараторит назвавшийся Ухён, соскакивая с тёплого места, как только пропищал чайник. – А что? Все философы немного того.
- Я – Чунмён,- голос совершенно не слушается, и, видимо, ещё не отошедший от бега, хрипит, как у старого боцмана.
- Чунмён? – переспрашивает Ухён, бросая пакет с чаем в чашку и тут же заливая его кипятком. – Это о многом говорит. Пальцы себе не обожги.
Чунмён кивает и перемещает пальцы к верху, где от горячего не так саднит, дует, но не отпивает. А как только специфический запах чая определяет своё место в мыслях, Чунмён заканчивает перенос себя с улицы в дом и убирает мешавшую пелену. Он рассматривает комнату, где находится, долго задерживается взглядом на заваленных книгами полках, и замечает такие мелочи, как резной узор на оконной раме и завядшие цветы в прозрачной вазе.
- Расскажешь, чем занимался в такую погоду? И что это за листы? – Ухён кивает на кухонный стол, и Чунмён тут же поворачивает голову. Зрачки расширяются, а наружу выпускается разочарованный вдох.
- Зачем ты их занёс?
- Мог бы сказать просто «спасибо», - морщится Ухён и поясняет: - они же лежали рядом с тобой, вот я и решил, что нужны. Хотя не понимаю, зачем они тебе – там одни разводы.
- Их нужно сжечь, - твёрдо заявляет Чунмён, оставляя чашку с нетронутым чаем и сдирая с плеч плед, - сейчас можно.
- Что-что ты собрался делать? – Ухён вскакивает вслед за ним и добирается до листов быстрее, руками прикрывая их, словно защищая.
- Что они тебе сделали? Нет, я не против, подпаливай, но не в моём доме.
- Ты не понимаешь, - зло цедит сквозь зубы Чунмён, пытаясь выцепить хотя бы один лист. Не получается.
- Конечно, не понимаю, ты же мне не объяснил, - фырчит Ухён, только что глаза не закатывая. Чунмён опускается на стул, не поднимая головы и взгляда.
- Ты и не поймёшь, если объясню, - звучит, как-то совсем безнадёжно и отчаянно, что Ухён начинает сочувствовать, не имея ещё основы для сочувствия.
- Попробуй.
Чунмён долго собирается с мыслями, всматриваясь в одну точку на полу, и когда Ухён дёргается, чтобы ногой притянуть табурет, начинает говорить.
- Ухён, вот ты.. Хотя нет, не так, - запинается, снова о чём-то думает, только недолго, и безвыходно вздыхает: - в твоей комнате стоит большой шкаф, старинный, у него покосившаяся левая задняя ножка и наклейка на первой дверце?
- Да, - отстранённо отвечает Ухён, отводя глаза в сторону, чтобы припомнить такие мелочи.
- Хорошо, - кивает Чунмён и продолжает: - а рядом с кроватью стоит тумбочка, на ней светильник и фоторамка, где есть ты и какой-то ещё молодой человек, - Чунмён не смотрит, но догадывается, как увеличиваются глаза его собеседника, - а вон за теми книгам на полке у тебя спрятана бутылка красного вина и письмо. Нераспечатанное.
Короткие вдох и молчание, длящееся совсем не долго, что позволяет Ухёну сесть на стул и задать вполне логичный вопрос.
- Ты экстрасенс?
Чунмён улыбается самыми уголками и печально отвечает:
- Нет. Я просто рисую.
- Рисуешь?
Чунмён подвигается ближе и проводит пальцами по ещё невысохшей бумаги, смазывая синие пятна. Ухён неотрывно наблюдает за его манёврами, словно в них кроется какой-то сакральный смысл.
- Это всё – это рисунки. Смывшееся дождём будущее каких-то людей, - Чунмён берёт в руки самый крайний, где большая концентрация пятен в левом верхнем углу. - Вот здесь были разбитая ваза и два человека – один лежащий в осколках, а второй сидящий рядом с ним и проливающий слёзы. Их, слёзы, было очень сложно, кстати рисовать, - он откладывает листок в сторону и берёт тот, что ближе к руке замершего Ухёна. – Здесь был бульвар, а вот это яркое пятно – машина. Не помню уже, но что-то из раритетных. Мелкие пятна – это люди, пришедшие поглазеть на аварию и на то, как вытекает кровь изо рта сбитого. Рисунок с краю – это…
- Хватит, - тихо, но твёрдо обрывает Ухён, и Чунмён замолкает, понимая, что это сложно вот так просто понять и принять. Он сам это долго принимал, и, скорее всего, всё ещё не принял.
- Кто ты такой? Судьба?
- Не знаю, - пожимает плечами Чунмён и не врёт: он действительно не знает, кто он и почему это происходит с ним. – Нашу встречу я тоже нарисовал. Как раз тот рисунок с краю – он.
Ухён переводит взгляд и пальцем подвигает листок, вглядываясь в синие пятна, но никак не отыскивая в них своё лицо, хотя уверен, оно должно быть где-то по центру, немного вправо. Он встаёт и немного проходится вперёд, ладонью скользя по лицу, словно хочет что-то с него убрать, останавливается, опуская руки на бёдра и коротко вздыхает.
Когда Ухён оборачивается, то на лице Чунмёна видит застывшую улыбку и слегка прищуренные глаза.
- Чему ты улыбаешься?
- Я рисовал тебя… в такой позе, - отвечает Чунмён, наклоняя голову набок и с большим интересом рассматривая худую фигуру, припоминая, как синей ручкой аккуратно выводил изгибы рук и складки на одежде.
Ухён снова застывает, чувствуя себя самым натуральным натурщиком, который сейчас позирует для художника.
- Нет, слушай. Раз ты такой крутой, тогда нарисуй мне прямо сейчас, - задумывается и кусает нижнюю губу, - например, лоток с мороженным на этом столе. Чтобы я окончательно поверил.
- У меня нет цели тебя убедить, - печально с ярким оттенком горечи вздыхает Чунмён и отходит к пледам, чтобы снова укутаться в тепло. – А такие рисунки, они приходят спонтанно, понимаешь? В любое время, при любых обстоятельствах, я их сам не контролирую.
- То есть мороженного я не дождусь, - заключает Ухён после недолго молчания и садится рядом с ним так близко, что Чунмён чувствует исходящее от его плеча тепло, проникающее сквозь толщу пледов. - А как ты понял, что рисуешь судьбы других людей?
- Просто сопоставил факты. На некоторых рисовались даты или другие знаки, по которым можно было определить, когда и с кем что-то произойдёт. Я смотрел, но не вмешивался, - Чунмён замолкает, а его взгляд стекленеет одновременно с замершей протянутой к чашке с остывшим чаем рукой. – Я видел, как в переулке за мусорными ящиками вор убил молодого парня, пырнув его пару раз ножом. И ничего не сделал.
- Хэй-хэй, ты только нюни не распускай, - суетится Ухён, сдвигая брови на переносицы и испытывая огромное желание обнять этого человека, который отчего-то кажется таки ребёнком, - вмешался, и вор тогда убил бы двоих. Я смотрю, у тебя физической формы как таковой нет, - вспоминает хрупкую, несвойственную для парней, фигуру, красивые руки и ангельское лицо, по которым совсем недавно стекали капли дождя, похожие на слёзы.
- Но почему? Раз у меня такой.. дар? Значит, его нужно как-то использовать, чтобы предотвращать плохие дела, - шепчет Чунмён, а сам смотрит в пространство, даже скорее меж пространство. Такой взгляд Ухёна пугает, так как вместе с ним, на красивом лице пролегают интересные тени, старящие на несколько лет.
- А что, рисуются только плохие дела?
- Нет. Иногда и счастливые люди появляются на бумаге, но их очень мало. Была свадьба, первый шаг ребёнка, выигрыш в лотерею, ты вот.
Ухёна передёргивает совсем чуть-чуть, а в груди появляется тяжёлый осадок, ассоциирующийся в мыслях со съёмкой скрытой камерой.
- А ты меня смыл, - шепчет и оглядывается на листы, которые высыхают волнами, теряя свою первоначальную форму.
- Я хотел сжечь сначала, - честно признаётся Чунмён, поднимая взгляд. Ухён незаметно охает, натыкаясь на него и удивляясь, сколько оттенков таят в себе тёмные на первый взгляд глаза, - но подумал, что так, возможно, лишь закреплю это… волшебство, магию? Поэтому решил вымыть водой. Обычная питьевая, мне показалась слабой, а дождевая сильной, сродни кислотной.
Повисает уютное молчание, за время которого Ухён обдумывает сказанное, пытается по собственной шкале странности определить странность всего происходящего и, кажется, начинает верить этому парню с улицы просто потому, что хочет верить.
- Ты рисуешь синей пастой, - даже не спрашивает, а констатирует факт.
- А, да, - сконфуженно соглашается Чунмён, - не люблю карандаши – они бездушные. И их не так просто вымыть водой.
- Но можно стереть ластиком.
- Можно, - медленно, растягивая звуки, соглашается Чунмён, - только продавленные контуры, все равно останутся, а это есть рисунок.
- И много ты нарисовал? – со стороны безобидный вопрос, но лицо собеседника темнеет.
- Много. Очень много. Больше половины, словно во сне.
- И все сбылись?
- За которыми я следил, все до единого, до мельчайшей подробности, - Чунмён неожиданно рвано вздыхает, пропуская воздух сквозь зубы, не проглатывает ком в горле, от чего по бархатной щеке стекает первая слеза. – Даже тот значок, подаренный его отцом, с небольшой трещинкой на оборотной стороне. Я так и не отнёс, а он просил.
- Почему? – Ухён додумывают ситуацию сам, потому что считает неуместным сейчас задавать такие вопросы.
- Боюсь, - просто отвечает Чунмён, сглатывая и резко набирая воздуха через нос, - боюсь посмотреть в глаза его отцу. Боюсь, что он поймёт, что я мог предотвратить, мог спасти его единственного сына, но так не сделал.
- Как он это поймёт? – Ухён недоумевает, а когда получает ответ, недоумевает ещё больше.
- Я думаю, по мне это видно.
Снова небольшая пауза, в течение которой Чунмён вытирает рукавом слёзы, а Ухён вскакивает куда, возвращаясь обратно с курткой и кедами.
- Пойдём сейчас, - уверенно заявляет он, - значок с собой? – как только Чунмён робко кивает, взглядом отыскивая свою толстовку, задаёт следующий вопрос: - адрес знаешь?
- Да, то есть нет… то есть да. В общем, я его чувствую, - путается в своих ответах Чунмён.
- Вот сухая одежда, надеюсь, подойдёт. Твоя ещё не скоро высохнет, - командирским тоном оповещает Ухён, натягивая на левую ногу кед.
Чунмён слегка кивает вишнёвой головой, благодаря за помощь, стягивает наполовину высохшую на теле футболку, за ней джинсы и носки, поворачиваясь к парню спиной. Ухён дважды моргает, разглядывая бледную с синеватым оттенком спину, и трогательно выступающие лопатки, так резко двигающиеся под тонкой кожей, задерживает взгляд на действительно девичьей талии и красивых подтянутых ногах. И резко машет головой, прогоняя наваждения и яростно натягивая и шнуруя второй кед.
Когда они выходят, на улице уже нет дождя и солнца тоже нет, только серые тучи и глубокие лужи, в которых искажённо отражаются дома. В ухёновской толстовке с красным утёнком посредине очень тепло, а значок в кармане, словно прожигает дыру, горит огнём.
Чунмён ведёт, Ухён идёт на шаг позади, аккуратно обходя каждую лужу, чтобы не запачкать одежду; он берёт парня за руку только тогда, когда подходят к высотному дому на одной из центральных улиц. Чунмён останавливается, большими глазами рассматривая здание, а Ухён сцепляет их руки, ободряюще улыбается и тянет вперёд, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони.
- Пошли.
Они преодолевают три этажа по лестнице и останавливаются около чёрной стальной двери. Ухён тянет руку в звонку, но останавливается в миллиметре от кнопки, так как Чунмён дёргается и отходит назад, но руку не отпускает.
- Нет, Ухён, не нужно. Я боюсь, - он шепчет совсем тихо, сильно трясёт головой и боится поднять взгляд на дверь, мелко подрагивая.
Ухён, поддавшись секундному порыву, резко притягивает к его к себе, сжимает в полуобъятии и целует в висок, успокаивая. Шепчет «Не бойся» и нажимает на звонок, трель которого пугает Чунмёна до дрожи в коленках.
Дверь открывает смуглый мужчина, лет сорока, некогда чёрные волосы которого тронула лёгкая седина, а по лицу пролегли глубокие складки морщин. Он поднимает взгляд на гостей, и из Ухёна словно выбивают весь дух – настолько наполнены отчаянной грустью глаза мужчины, принявшего безвыходность.
- Чего вам мальчики? – его голос надрывен до хрипоты, словно он не говорил уже очень много времени.
- Мы..
Чунмён не даёт Ухёну продолжить, сильнее сжимая его руку, а свободной доставая из кармана значок и в кулаке передавая его мужчине. Тот смотрит с долей непонимания и подозрения на протянутый кулак, но подставляет ладонь под подающий значок, а его глаза окрашиваются золотистым сиянием в тот момент, когда он узнает эту вещь.
Мужчина долго рассматривает свою руку и значок, пальцем переворачивая его, чтобы лучше рассмотреть, а затем поднимает взгляд, полный сомнения и недоверия на парней, и Чунмён инстинктивно жмётся к Ухёну, желая вообще спрятаться за его спину.
- Откуда вы? Как? – мужчина не знает что сказать, он зажимает рот рукой, и Ухёну кажется, что он сдерживается из последних сил, чтобы не заплакать.
- Он просил, - Чунмёну слова даются очень трудно, - а я просто боялся. Простите.
Мужчина больше не сдерживается и даёт волю слезам, и Чунмёну очень больно смотреть на мелкие капли, скользящие по смуглым щёкам и капающим на серый плиточный пол. Ухён дёргает его за руку, мол, пора уже – дело сделали, и утягивает в сторону, но Чунмён останавливается, расцепляет пальцы и почти бегом подходит к сгорбившемуся мужчине, обнимает его как-то по-отчески, что смотрится со стороны очень комично, и что-то шепчет на ухо, отчего слёзы прекращаются, а губы трогает лёгкая улыбка.
Мужчина кивает, сжимая значок в руке, уходит в квартиру, а Чунмён возвращается к Ухёну, снова сцепляя их пальцы.
- Что ты ему сказал?
- Что он его любит. Он просил и это передать, но я до последнего не знал, как это сделать, - Чунмён пожимает плечами и опускается на одну ступеньку вниз, утягивая за собой Ухёна.
Они идут снова молча и совсем близко друг к другу, не расцепляя рук, которых, впрочем, и не видно под длинными рукавами толстовок.
- Как думаешь, Ухён, ему стало легче? – неожиданно спрашивает Чунмён, но не поворачивается в его сторону, продолжая пинать кедом промокший осенние листья.
- Думаю, стало, - тихо отвечают ему и, помедлив, спрашивают: - Что произошло с тем парнем?
- Мальчиком, - эхом отзывается Чунмён, возвращаясь на секунды в гнетущее прошлое, - ему было тринадцать лет. Какая-то перестрелка в одном из бандитских районов – это ещё по телевизору показывали, а он просто не в то время, не в том месте. Искал выпавший из кармана ингалятор. Шальная пуля, отрикошетившая от чего-то железного.
- А ты?
- А я по рисунку шёл, и не успел, - Чунмёну очень хочется зареветь, навзрыд, но глаза сухие и ничего по щеке не катится. – Не успел, понимаешь? А ведь я мог ему помочь, и тогда у его отца не были такими грустными глаза, - он замолкает, а Ухён просто не знает, что сказать, потому молчит вместе с ним, разглядывая серые тучи над головой, сквозь которые пробиваются тонкие лучи солнца, пока Чунмён снова не начинает говорить: - Он говорил всё то время, сжимал мою руку и говорил. Он много говорил, только имя своё так и не сказал, успел только значок отдать.
Через каждое слово глубокий успокаивающий вдох, и Ухён хочет прервать его, заставить замолчать, но ничего не делает, позволяя излиться боли из хрупкого тела.
- Вот так, Ухён. Поэтому я даже не знаю. Дар это или проклятье, или вообще не пойми что. Я очень хотел бы избавиться, но не знаю как, - Чунмён останавливается, вглядывается в серое небо и немного приподнимает уголки губ в улыбке, - а сейчас, знаешь, мне стало легче. Действительно легче.
Ухён не знает и не понимает, но очень хочет понять, сильнее сжимает холодную маленькую ладонь и ведёт в тепло, где Чунмён изрежет высохшие листы и сожжёт их в глубокой чашке с голубыми краями и будет долго смотреть на пламя.
А потом Ухён включит телевизор, по которому в экстренных новостях сообщат, что вор на угнанном раритетном автомобиле сбил молодого человека на бульваре, и покажут сборище мелких людишек, подошедших поглазеть, как вытекает тонкая струйка крови изо рта сбитого.
Часть 2Проходит не то чтобы много, но достаточно времени, чтобы Ухён принял незнакомого человека со всеми его странностями и поверил в сверхъестественное.
Рисунки Чунмёна действительно сбывались.
Ухён был не раз свидетелем: он видел, как Чунмён может часами сидеть за столом вырисовывая картинку за картинкой, но так и не притронуться к чашке с чаем, стоящей рядом, он видел, как сбывается нарисованное, смотря сначала на лист, затем на происшествие, а потом на безжизненно бледное лицо Чунмёна, утягивающего его в противоположную сторону от разворачивающихся событий.
Это было странно, непонятно, но Ухён не вдавался в подробности, не расспрашивал, а просто принимал так, как есть.
Он водит пальцем по завитушкам на меню любимого кафе, ожидая, когда его чудаковатый друг соизволить прийти. Они договорились на час дня, а на часах длинная стрелка уже переваливает за двойку. Официантка, сидящая на высоком табурете рядом со стойкой, горько вздыхает, бросая на Ухёна печальные взгляды. Неожиданно её интерес перекидывается на что-то происходящее за окном, и Ухён автоматически поворачивается, чтобы тоже посмотреть, и с удивлением замечает, прыгающего на остановке Чунмёна в толстовке с красным утёнком (Чунмён её очень полюбил), пытающегося привлечь его внимание. Ухён в тот же миг соскакивает с места, оставляя несколько купюр на столе намного больше, чем стоило бы оставить за чашку чая, и выбегает на улицу, где постоянный поток машин не даёт возможности перебежать дорогу, не дождавшись зелёного цвета на светофоре.
- Чунмён, что случилось? Я тебя уже час жду, – наигранно ворчит Ухён, с беспокойством оглядывая парня, который без объяснения тянет его за рукав в толпу.
- Решил устроить забег на длинные дистанции? - переводит дыхание Ухён, когда они останавливаются у старого кирпичного одноэтажного дома, - Фуух, так знай, я не спортсмен, и для меня такие забеги губительны.
- Нам надо его спасти, - шепчет Чунмён, безумно вращая глаза, осматривая дом.
- Кого? – в миг становится серьёзным Ухён, хотя дышать всё ещё больно – вся грудная клетка словно стянута сухой плёнкой.
- Его, - Чунмён протягивает помятый лист, на котором комиксом нарисована не очень приятная сцена. Ухён морщится, когда видит, насколько точно прорисована сцена удара ногой в юную мальчишескую грудь.
- И как? Ворвёмся и заберём? – прячет лист в своих карманах, не отдавая обратно.
- Нет, не знаю, - Чунмён опускает голову, - я тебе не всё показал, там ещё один удар есть . Смертельный.
Ухён округляет глаза, но ничего не отвечает и не предъявляет, зная, что всё равно не посмотрит, даже, если Чунмён сам покажет.
- Жди здесь, - неожиданно резко и твёрдо говорит Ухён, переводя дыхание и уверено шагая к двери. Коротко стучит, а когда дверь открывается и в проёме показывается не моложавый бородатый мужчина, широко улыбается.
- Тебе чего, малец? – голос низкий, прокуренный, от которого к горлу поднимается тошнота.
- Я, Ли Минхо – сотрудник социальной службы. На вас поступили от соседей жалобы, - глазом не моргая, врёт Ухён и ужом проникает внутрь, оттесняя обескураженного мужчину.
- Что? Какие соседи? А ну, пшёл отсюда, - кричит ему вслед бородатый, закрывая двери и лишая Чунмёна возможности заглянуть внутрь.
- Не уйду, пока не проверю, - твёрдо говорит Ухён, морща нос от неприятного острого запаха, где большая концентрация табачного дыма. – Где ваш сын?
- Какой сын? Ты сам ещё сопля зелёная. Пошёл вон отсюда, проверять он пришёл.
- Я спросил. Где. Ваш. Сын, - чётко выговаривая каждое слово и делая секундные паузы между ними, говорит Ухён, не отводя взгляда от задымлённых маленьких глаз бородатого.
- А я сказал, пошёл вон. Эй, ты куда намылился? – он пытается догнать Ухёна, завернувшего в первую комнату, но спотыкается о пустые бутылки, ровным рядом выстроенные у кресла.
Звон стоит знатный, и юный мальчишка сам боязливо показывается из-за двери дальней комнаты.
- Скройся, я тебе сказал, - орёт мужик, перескакивая через бутылки, но Ухён успевает быстрее, подталкивает коленкой мальчика в комнату и закрывает дверь на засов.
- Знаю я вас, тварей таких! А ну открыли быстро, - голосит бородатый за дверью, а мальчик мелко трясётся, прячась под столом и отталкиваясь назад, когда Ухён наклоняется к нему.
- Не бойся меня. Он тебя больше не тронет, - шепчет Ухён, мягко улыбаясь, и бежит к окну. Удары становятся вся громче и сильнее, от чего дверь уже вся дрожит и скрипит. Ухён с трудом справляется с оконной рамой, открывая створку полностью, чтобы можно было вылезть.
Чунмён замечает его манёвры, охает и мчится туда, перепрыгивая через низкую ограду.
- Пойдём, маленький, не бойся, - мягко шепчет Ухён, подзывая мальчика к себе. Тот дёргается, когда голос отца за дверью срывается на звериный рык, и бежит в раскрытые объятия, запинаясь о штаны, которые ему очень длинны.
Ухён очень аккуратно передаёт худое тельце Чунмёну, а в следующую секунду сам перепрыгивает через окно, зацепившись ладонью за торчащий гвоздь и распоров ладонь.
Они уходят очень вовремя, так как хилая дверь больше не может сопротивляться напору, трещит и ломается, позволяя бородатому проникнуть в комнату и наткнуться на раскрытое окно. И не слышат, что он кричит им вслед, и бегут изо всех сил, скрываясь в маленьком проулке.
- А что дальше, Ухён? – спрашивает Чунмён, укрывая незащищённого от холода мальчика в свою толстовку.
- У меня есть друг в соцзащите, отдадим ему, расскажем историю, он пристроит мальчика.
- Ли Минхо? – улыбаясь, спрашивает Чунмён.
- Ли Минхо, - с улыбкой отвечает Ухён и отдаёт свою куртку Чунмёну, - ты весь синий, а мне и в кофте тепло. Пойдёмте.
- Ухён, а как мы расскажем.. про рисунки? – неожиданно спрашивает Чунмён, когда они подходят к зданию социальной службы.
- Никак. Минхо понятливый, он не будет расспрашивать, если я утаю часть истории.
Внутри очень тепло, и интерьер приятный взгляду. Чунмён с мальчиком отсиживаются на мягкой софе, пока Ухён негромко переговаривается с другом за перегородкой.
Чунмён рассматривает, приютившегося на руках маленького человека, как седьмое чудо света, и до сих пор не может поверить, что спас его, что не дал рисунку воплотиться в реальность. От этого в груди расплывается незнакомое тепло и частички гордости.
- Чунмён, я договорился, - Ухён возвращается очень счастливый, а за его спиной стоит не менее счастливый Ли Минхо, большими глазами разглядывая Чунмёна и мальчика.
- Мы обязательно ещё раз увидимся, - шепчет он мальчику на ухо и отпускает, смотря, как тот неуклюже идёт к Минхо, сминая ткань толстовки. – Я ему оставлю, можно? – спрашивает Ухёна, указывая на любимую вещь.
- Я не против, - улыбается тот.
Минхо с мальчиком быстро скрываются за перегородкой, но последний успевает всё же оглянуться и подарить искреннюю секундную улыбку двум, спасшим его парням.
- Ты должен мне толстовку, - говорит Ухён, приобнимая Чунмёна одной рукой за плечи и уводя из здания.
- Обойдёшься. Хотя в твоём будущем гардеробе появится милый свитер с оленями, - смеётся Чунмён в кулак, когда глаза друга шокировано увеличиваются.
- Что? Ты подаришь мне свитер с оленями? И подожди, ты снова меня нарисовал, а сам промолчал! Куда ты бежишь? Стой, я устал бегать за сегодня. Чунмён!
Когда Ухён запыхавшийся, но счастливый вернётся домой, то обнаружит в кармане скомканный чистый лист бумаги. Абсолютный чистый, без каких-либо намёков на синие полосы и разводы.
Словно и не было комикса и того страшного удара в грудь.
- Ты рисовал свою смерть?
- Да.
- И какая она?
- Красивая.
У Ухёна дома скапливается очень много бумаги, как чистой, так и изрисованной. Чунмёну нравится сидеть в большом вязаном из прутьев кресле, откидывать голову назад и рисовать, уделяя большое внимания мелочам. Обычно там рисуется что-нибудь тёплое и светлое, от которого тянет улыбаться, а не прятать глаза и внутренне сочувствовать человеку.
Ухён привыкает ко многому: к разбросанным по дому листам, к пачке синих ручек, заныканных во все возможные места, к стекленеющему взгляду и некой отстранённости.
Чунмён больше не боится своих рисунков, а когда начинает, то хватает за руку Ухёна и они вместе идут стирать синие линии с листов, меняя кому-то судьбу.
- Знаешь, мне иногда кажется, что где-то что напутали, и отправили тебя на землю вместо верхних слоёв атмосферы, - делится своими мыслями Ухён, внимательно разглядывая рисующего Чунмёна.
- Сам веришь?
- Я ни во что не верю уже, - серьёзно отвечает, обращая на себя внимания тёмных глаз, - а когда начинаю, то даже в душе стеснительно прикрываю всё руками потому, что кажется, что кто-то за мной следит.
Чунмён смеётся очень звонко и очень приятно, перебираясь со своего кресла на диван к Ухёну.
- С другой стороны, как там про судьбу говорится? Три старухи с одним глазом на троих да ниточки. А ты совсем на старуху не похож, и глаза у тебя очень красивые. Тебе бы не пошло с одним глазом, честно. А вместо нити и ножниц, лист да ручка.
- Что ты пытаешься мне сказать, Ухён? – спрашивает Чунмён, укладываясь головой на его колени и рассматривая узор плитки на потолке.
- Не знаю. Просто поток мыслей, - Ухён пожимает плечами и начинает перебирать вишнёвые волосы, корни которых уже отросли, и виднеется родной тёмно-русый цвет, - и просто боюсь, что создавшие тебя, скоро заберут обратно, поняв ошибку.
- Ухён, такой ереси даже я не нёс в первый день нашего знакомства, - смеётся в кулак Чунмён, - напоминает плохую сцену из фантастического боевика. Кому я там нужен? Оттуда я никого не смогу спасти.
Последнюю фразу он говорит совершенно серьёзно, оттеняя её долей отчаяния, и замолкает, всерьёз обдумывая сказанные слова.
Разговор так и остаётся прерванным, и никто не знает, будет ли он закончен вообще, так как обоим возвращаться к теме неприятно страшно и больно, предпочитая знаниям неопределённость.
Проходит неделя, наполненная частыми дождями и громкими грозами с ослепляющими молниями, и Чунмён пропадает. Тихо, незаметно, словно смытый одним из ливней в пасмурный день из города.
Ухён только что не рвёт на себе волосы, но кофе выпивает в два раза больше, постоянно щёлкает пальцами и перебирает синие рисунки, пытаясь в них отыскать подсказку.
Телефон «временно недоступен», а адрес он так и не удосужился взять, привыкнув к тому, что Чунмён большую часть дня находится у него, порой оставаясь на ночёвку
Ухён боится, что его самые страшные мысли и допущения оправдались, и больше Чунмёну не сидеть в плетёном кресле, задумчиво проводить колпачком ручки по губам и пачкать листом за листом, с безумно восторгом выводя линии.
По календарю отсчитывается ровно два дня, а в сознании Ухёна целая неделя, плюс-минус день: исправно ходит на вечернюю подработку и пытается совладать с тревогой, но проигрывает в сухую. От неё поступают неприятные сигналы, которые сначала давят на виски, потом камнем опускаются в лёгкие, а в итоге создают киноплёнку из ужасающих картинок, проматывая её раз за разом перед разумом. Ухён рад и поверить тому, что Чунмён сидит у себя дома и самозабвенно рисует что-нибудь масштабное, снова позабыв о времени – ведь два дня, это ещё не много? И эта теория является центральной, позволяющей сидеть на мягком месте смирно, а не бежать в полицию, сообщая о пропаже.
К вечеру третьего дня, когда погода решила показать себя во всей красе и моще, зарядив трёх-часовым не прекращающемся ни на секунду ливнем, в дверь раздаётся негромкий короткий стук, который Ухён сначала списывает на слишком большие дождевые капли, бьющие по карнизу. Но затем, ведомый интуитивный чувством, всё же подходит к двери, обзывая себя параноиком заранее, если за ей никого не обнаружится.
Стук больше не повторяется, но Ухён всё же открывает дверь, впуская внутрь несколько кубов свежего дождевого воздуха и с сотню холодных капель на чёрный коротковорсный коврик. Он неосознанно охает, когда видит сгорбившуюся фигуру под проливным дождём, с которой вода стекает ручьями, и крепко цепляется за кофту на затылке, втаскивая гостя внутрь.
- Ты, блять, совсем обезумел? Так нравится шляться под холодным дождём?
Ухён очень зол и не контролирует голос и интонацию, срываясь на обеспокоенный крик. Он не верит собственным глазам, резко дёргает капюшон, открывая лицо, а затем полностью снимает толстовку, откидывая её в сторону. Чунмён немного распрямляется, но не поднимает взгляд. Ухён хочет сказать ещё что-нибудь ядовитое, болезненное, но не успевает открыть рот, как холодные продрогшие руки, прижимают его к чужому телу. Тонкая хлопчатобумажная футболка тут же намокает от такого количества воды и неприятно липнет к телу.
- Я беспокоился, - шепчет Ухён, крепко обнимая в ответ и прижимаясь щекой к мокрым вишнёвым волосам. Он смотрит на дрожащие худые плечи, чувствуя, то воды становится почему-то больше, и капель, сползающих по руке, к плечу которой Чунмён прислонился головой, также становится больше.
- Чунмён?
В ответ покачивание головы и короткий полувздох-полувсхлип, а холодные пальцы мнут футболку на спине. Ухён немного отстраняется, чтобы посмотреть на лицо, но Чунмён его прячет, прикрывая отросшими прядями и отворачиваясь в противоположную сторону.
- С тебя надо снять мокрую одежду, - шепчет Ухён, мягко подталкивая парня к дивану, -а то заболеешь. Ты не нужен мне тут чахоточный.
Слитая шутка с целью разрядить атмосферу не справляется с задачей. У Чунмёна красные опухшие глаза, дорожки в красную крапинку от слёз на щеках и шмыгающий через каждую секунду лиловый нос. Он позволяет стянуть с себя всю одежду, покорно опуская и поднимая руки, вертя головой и приподнимаясь, чтобы снять джинсы с боксёрами. Ухён укутывает его в два пледа, словно пеленает маленького ребёнка, и укладывает на диван, заботливо подсовывая под голову две подушки.
У Чунмёна снова тот остекленевший взгляд, который всегда так пугает и напоминает тот, что был при первой встречи. Ухён ложится рядом, позволяя уткнуться лицом ему в грудь и крепко прижаться; он гладит мокрые волосы и тихонько напевает, убаюкивая. Чунмён засыпает мгновенно, вскоре откатываясь к спинке и сжимаясь столь любимую эмбриональную позу.
При подъёме откинутых в угол вещей, Ухён замечает выпавший бумажный комок из кармана джинс. Осторожно разворачивает его, боясь из-за сырости некоторой части листа его порвать, и на миллисекундное мгновение удивлённо округляет глаза и бросает беглый взгляд на крепко спящего Чунмёна.
Не считая мокрых расползшихся пятен, лист чистый. До противного абсолютно чистый.
Ухён не ставит на нём дату и не кладёт в стопку с точно такими же белыми, оставляя его на подоконнике для сушки, а сам уходит к себе, напоследок ещё раз глянув на Чунмёна и потормошив мягкие вишнёвые волосы, закрывающие безмятежно спящего хозяина.
Тревожные сигналы прекращаются, как и многоразовая прокрутка нелицеприятных моментов, только осадок не исчезает, не до конца растворившись в кислотном озере радости и спокойствия.
Наглые личности.
Название:Одаренный роком.
Автор: Барвинка.
Фэндом: EXO, Infinite
Персонажи: Чунмён, Ухён.
Рейтинг: Pg
Жанр: мистика, АУ
Состояние: не закончен. 6 стр.
Желательно под:
Скачать бесплатно Бетховен - Мелодия дождя на Muzebra.com.
Часть 1Вот так бежишь, бежишь куда-то без оглядки, скользя по мокрым пожухлым листьям, разбивая ногой огромные лужи, которые разлетаются в стороны тысячи брызг, и ртом ловя сотни мелких каплей обычного осеннего дождя, появившегося совершенно внезапно.
Чунмён цепляется руками за фонарные столбы, когда резко на поворотах останавливается, натягивает сильнее промокший насквозь капюшон серой толстовки и снова бежит, словно от скорости зависит его жизнь, а смерть по пятам гонится следом, поскальзываясь на предательски мокрых листьях. Мимо проносятся тысячи людей с одинаковыми чёрными зонтами и только один с ярко-жёлтым, но Чунмён не успевает рассмотреть того, кто ты смог выделиться, так как ноги его ведут дальше, скрывая под навесом торговых лавочек, на которые вот-вот упадёт крыша из-за тяжести скопившейся на ней воды.
Когда воздуха в лёгких не хватает для бега, а лёгкие пронзает неприятным колющим чувством, Чунмён останавливается, прижимаясь спиной к каменному дому на безлюдной улице и переводит дыхание. Через нос дышать очень больно, на языке чувствуется привкус крови, слово кислород распорол горло изнутри; Чунмён, морщась, сглатывает и скользит вниз по стене, садясь на карточки и обтёсывая лопатками грубую стену.
Тряпичную сумку, перекинутую через плечо, можно смело выжимать, так как в ней воды, кажется, больше, чем в той луже напротив.
Чунмён проходится по лицу ладонью, отщёлкивает замок и достаёт скрепленные скрепкой бумаги. На них когда-то что-то было нарисовано, что-то, что сейчас размылось водой, превращая всё лишь в большие бесструктурные синие пятна. Все странички прилипли друг к другу и разбухли и их не так легко отцепить друг от друга, но Чунмёну всё же удаётся осторожно перелистывать и смотреть на новые пятна.
Несколько синих капель стекает вниз и капает на мощённую камнем дорогу, немного окрашивая серый в синий, а затем стекая вместе с остальными каплями в щели между камнями.
Чунмён сидит неподвижно, с сумасшедшей полуулыбкой и каплями надежды в глазах рассматривая, как дождь смывает и эти последние синие капли, слово вымывая листы от грязи, чтобы их сделать снова чистыми. Когда на правом плече появляется тяжесть, Чунмён думает что-то о больших дождевых каплях, но затем перед глазами появляется чьё-то незнакомое, но до ужаса недовольное лицо. Незнакомец что-то говорит, тянет в сторону, заставляя встать, и подбирает бумаги. Но Чунмён его останавливает, перехватывая мокрыми руками тонкие запястья, но, не удерживая, так как из-за воды пальцы скользят и не хотят сцепляться. От него отмахиваются, как от назойливой мухи, таки поднимают на ноги и куда-то уводят. Куда-то недалеко, и где очень тепло и сухо.
- Парень, ты либо сумасшедший, либо сумасшедший, любящий дождь. Что-то одно из двух, - голос у незнакомца приятный, только немного ворчащий, из-за чего слышны нотки волнения.
Чунмёна укутывают в два тёплых пледа, предварительно стянув верхнюю одежду, а в руки впихивают пустую чашку, в которую обещают налить тёплого чая, как только согреется чайник. Пальцы крепко сжимают керамическую кружку, а Чунмён пытается очистить разум от пелены дождя, который своей песней всё ещё стучит по вискам.
- Ну, и кто тебя надоумил выйти в такую погоду на улицу? – незнакомец заставляет перевести на него взгляд, пока он удобно устраиваться на диване.
Чунмён трясёт головой, мол, никто, я сам, да и погода отличная.
- Идиот, придурок, дурак? Хотя всё вместе, наверное, - тянет парень, подпираю щёку кулаком и разглядывая Чунмёна, как заморскую зверушку. Только тянет почему-то скукой.
- Меня Ухён зовут, кстати. А ты мне своё имя скажешь, или так и будешь стеклянным взглядом смотреть вдаль? Слушай, может ты философ? – тараторит назвавшийся Ухён, соскакивая с тёплого места, как только пропищал чайник. – А что? Все философы немного того.
- Я – Чунмён,- голос совершенно не слушается, и, видимо, ещё не отошедший от бега, хрипит, как у старого боцмана.
- Чунмён? – переспрашивает Ухён, бросая пакет с чаем в чашку и тут же заливая его кипятком. – Это о многом говорит. Пальцы себе не обожги.
Чунмён кивает и перемещает пальцы к верху, где от горячего не так саднит, дует, но не отпивает. А как только специфический запах чая определяет своё место в мыслях, Чунмён заканчивает перенос себя с улицы в дом и убирает мешавшую пелену. Он рассматривает комнату, где находится, долго задерживается взглядом на заваленных книгами полках, и замечает такие мелочи, как резной узор на оконной раме и завядшие цветы в прозрачной вазе.
- Расскажешь, чем занимался в такую погоду? И что это за листы? – Ухён кивает на кухонный стол, и Чунмён тут же поворачивает голову. Зрачки расширяются, а наружу выпускается разочарованный вдох.
- Зачем ты их занёс?
- Мог бы сказать просто «спасибо», - морщится Ухён и поясняет: - они же лежали рядом с тобой, вот я и решил, что нужны. Хотя не понимаю, зачем они тебе – там одни разводы.
- Их нужно сжечь, - твёрдо заявляет Чунмён, оставляя чашку с нетронутым чаем и сдирая с плеч плед, - сейчас можно.
- Что-что ты собрался делать? – Ухён вскакивает вслед за ним и добирается до листов быстрее, руками прикрывая их, словно защищая.
- Что они тебе сделали? Нет, я не против, подпаливай, но не в моём доме.
- Ты не понимаешь, - зло цедит сквозь зубы Чунмён, пытаясь выцепить хотя бы один лист. Не получается.
- Конечно, не понимаю, ты же мне не объяснил, - фырчит Ухён, только что глаза не закатывая. Чунмён опускается на стул, не поднимая головы и взгляда.
- Ты и не поймёшь, если объясню, - звучит, как-то совсем безнадёжно и отчаянно, что Ухён начинает сочувствовать, не имея ещё основы для сочувствия.
- Попробуй.
Чунмён долго собирается с мыслями, всматриваясь в одну точку на полу, и когда Ухён дёргается, чтобы ногой притянуть табурет, начинает говорить.
- Ухён, вот ты.. Хотя нет, не так, - запинается, снова о чём-то думает, только недолго, и безвыходно вздыхает: - в твоей комнате стоит большой шкаф, старинный, у него покосившаяся левая задняя ножка и наклейка на первой дверце?
- Да, - отстранённо отвечает Ухён, отводя глаза в сторону, чтобы припомнить такие мелочи.
- Хорошо, - кивает Чунмён и продолжает: - а рядом с кроватью стоит тумбочка, на ней светильник и фоторамка, где есть ты и какой-то ещё молодой человек, - Чунмён не смотрит, но догадывается, как увеличиваются глаза его собеседника, - а вон за теми книгам на полке у тебя спрятана бутылка красного вина и письмо. Нераспечатанное.
Короткие вдох и молчание, длящееся совсем не долго, что позволяет Ухёну сесть на стул и задать вполне логичный вопрос.
- Ты экстрасенс?
Чунмён улыбается самыми уголками и печально отвечает:
- Нет. Я просто рисую.
- Рисуешь?
Чунмён подвигается ближе и проводит пальцами по ещё невысохшей бумаги, смазывая синие пятна. Ухён неотрывно наблюдает за его манёврами, словно в них кроется какой-то сакральный смысл.
- Это всё – это рисунки. Смывшееся дождём будущее каких-то людей, - Чунмён берёт в руки самый крайний, где большая концентрация пятен в левом верхнем углу. - Вот здесь были разбитая ваза и два человека – один лежащий в осколках, а второй сидящий рядом с ним и проливающий слёзы. Их, слёзы, было очень сложно, кстати рисовать, - он откладывает листок в сторону и берёт тот, что ближе к руке замершего Ухёна. – Здесь был бульвар, а вот это яркое пятно – машина. Не помню уже, но что-то из раритетных. Мелкие пятна – это люди, пришедшие поглазеть на аварию и на то, как вытекает кровь изо рта сбитого. Рисунок с краю – это…
- Хватит, - тихо, но твёрдо обрывает Ухён, и Чунмён замолкает, понимая, что это сложно вот так просто понять и принять. Он сам это долго принимал, и, скорее всего, всё ещё не принял.
- Кто ты такой? Судьба?
- Не знаю, - пожимает плечами Чунмён и не врёт: он действительно не знает, кто он и почему это происходит с ним. – Нашу встречу я тоже нарисовал. Как раз тот рисунок с краю – он.
Ухён переводит взгляд и пальцем подвигает листок, вглядываясь в синие пятна, но никак не отыскивая в них своё лицо, хотя уверен, оно должно быть где-то по центру, немного вправо. Он встаёт и немного проходится вперёд, ладонью скользя по лицу, словно хочет что-то с него убрать, останавливается, опуская руки на бёдра и коротко вздыхает.
Когда Ухён оборачивается, то на лице Чунмёна видит застывшую улыбку и слегка прищуренные глаза.
- Чему ты улыбаешься?
- Я рисовал тебя… в такой позе, - отвечает Чунмён, наклоняя голову набок и с большим интересом рассматривая худую фигуру, припоминая, как синей ручкой аккуратно выводил изгибы рук и складки на одежде.
Ухён снова застывает, чувствуя себя самым натуральным натурщиком, который сейчас позирует для художника.
- Нет, слушай. Раз ты такой крутой, тогда нарисуй мне прямо сейчас, - задумывается и кусает нижнюю губу, - например, лоток с мороженным на этом столе. Чтобы я окончательно поверил.
- У меня нет цели тебя убедить, - печально с ярким оттенком горечи вздыхает Чунмён и отходит к пледам, чтобы снова укутаться в тепло. – А такие рисунки, они приходят спонтанно, понимаешь? В любое время, при любых обстоятельствах, я их сам не контролирую.
- То есть мороженного я не дождусь, - заключает Ухён после недолго молчания и садится рядом с ним так близко, что Чунмён чувствует исходящее от его плеча тепло, проникающее сквозь толщу пледов. - А как ты понял, что рисуешь судьбы других людей?
- Просто сопоставил факты. На некоторых рисовались даты или другие знаки, по которым можно было определить, когда и с кем что-то произойдёт. Я смотрел, но не вмешивался, - Чунмён замолкает, а его взгляд стекленеет одновременно с замершей протянутой к чашке с остывшим чаем рукой. – Я видел, как в переулке за мусорными ящиками вор убил молодого парня, пырнув его пару раз ножом. И ничего не сделал.
- Хэй-хэй, ты только нюни не распускай, - суетится Ухён, сдвигая брови на переносицы и испытывая огромное желание обнять этого человека, который отчего-то кажется таки ребёнком, - вмешался, и вор тогда убил бы двоих. Я смотрю, у тебя физической формы как таковой нет, - вспоминает хрупкую, несвойственную для парней, фигуру, красивые руки и ангельское лицо, по которым совсем недавно стекали капли дождя, похожие на слёзы.
- Но почему? Раз у меня такой.. дар? Значит, его нужно как-то использовать, чтобы предотвращать плохие дела, - шепчет Чунмён, а сам смотрит в пространство, даже скорее меж пространство. Такой взгляд Ухёна пугает, так как вместе с ним, на красивом лице пролегают интересные тени, старящие на несколько лет.
- А что, рисуются только плохие дела?
- Нет. Иногда и счастливые люди появляются на бумаге, но их очень мало. Была свадьба, первый шаг ребёнка, выигрыш в лотерею, ты вот.
Ухёна передёргивает совсем чуть-чуть, а в груди появляется тяжёлый осадок, ассоциирующийся в мыслях со съёмкой скрытой камерой.
- А ты меня смыл, - шепчет и оглядывается на листы, которые высыхают волнами, теряя свою первоначальную форму.
- Я хотел сжечь сначала, - честно признаётся Чунмён, поднимая взгляд. Ухён незаметно охает, натыкаясь на него и удивляясь, сколько оттенков таят в себе тёмные на первый взгляд глаза, - но подумал, что так, возможно, лишь закреплю это… волшебство, магию? Поэтому решил вымыть водой. Обычная питьевая, мне показалась слабой, а дождевая сильной, сродни кислотной.
Повисает уютное молчание, за время которого Ухён обдумывает сказанное, пытается по собственной шкале странности определить странность всего происходящего и, кажется, начинает верить этому парню с улицы просто потому, что хочет верить.
- Ты рисуешь синей пастой, - даже не спрашивает, а констатирует факт.
- А, да, - сконфуженно соглашается Чунмён, - не люблю карандаши – они бездушные. И их не так просто вымыть водой.
- Но можно стереть ластиком.
- Можно, - медленно, растягивая звуки, соглашается Чунмён, - только продавленные контуры, все равно останутся, а это есть рисунок.
- И много ты нарисовал? – со стороны безобидный вопрос, но лицо собеседника темнеет.
- Много. Очень много. Больше половины, словно во сне.
- И все сбылись?
- За которыми я следил, все до единого, до мельчайшей подробности, - Чунмён неожиданно рвано вздыхает, пропуская воздух сквозь зубы, не проглатывает ком в горле, от чего по бархатной щеке стекает первая слеза. – Даже тот значок, подаренный его отцом, с небольшой трещинкой на оборотной стороне. Я так и не отнёс, а он просил.
- Почему? – Ухён додумывают ситуацию сам, потому что считает неуместным сейчас задавать такие вопросы.
- Боюсь, - просто отвечает Чунмён, сглатывая и резко набирая воздуха через нос, - боюсь посмотреть в глаза его отцу. Боюсь, что он поймёт, что я мог предотвратить, мог спасти его единственного сына, но так не сделал.
- Как он это поймёт? – Ухён недоумевает, а когда получает ответ, недоумевает ещё больше.
- Я думаю, по мне это видно.
Снова небольшая пауза, в течение которой Чунмён вытирает рукавом слёзы, а Ухён вскакивает куда, возвращаясь обратно с курткой и кедами.
- Пойдём сейчас, - уверенно заявляет он, - значок с собой? – как только Чунмён робко кивает, взглядом отыскивая свою толстовку, задаёт следующий вопрос: - адрес знаешь?
- Да, то есть нет… то есть да. В общем, я его чувствую, - путается в своих ответах Чунмён.
- Вот сухая одежда, надеюсь, подойдёт. Твоя ещё не скоро высохнет, - командирским тоном оповещает Ухён, натягивая на левую ногу кед.
Чунмён слегка кивает вишнёвой головой, благодаря за помощь, стягивает наполовину высохшую на теле футболку, за ней джинсы и носки, поворачиваясь к парню спиной. Ухён дважды моргает, разглядывая бледную с синеватым оттенком спину, и трогательно выступающие лопатки, так резко двигающиеся под тонкой кожей, задерживает взгляд на действительно девичьей талии и красивых подтянутых ногах. И резко машет головой, прогоняя наваждения и яростно натягивая и шнуруя второй кед.
Когда они выходят, на улице уже нет дождя и солнца тоже нет, только серые тучи и глубокие лужи, в которых искажённо отражаются дома. В ухёновской толстовке с красным утёнком посредине очень тепло, а значок в кармане, словно прожигает дыру, горит огнём.
Чунмён ведёт, Ухён идёт на шаг позади, аккуратно обходя каждую лужу, чтобы не запачкать одежду; он берёт парня за руку только тогда, когда подходят к высотному дому на одной из центральных улиц. Чунмён останавливается, большими глазами рассматривая здание, а Ухён сцепляет их руки, ободряюще улыбается и тянет вперёд, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони.
- Пошли.
Они преодолевают три этажа по лестнице и останавливаются около чёрной стальной двери. Ухён тянет руку в звонку, но останавливается в миллиметре от кнопки, так как Чунмён дёргается и отходит назад, но руку не отпускает.
- Нет, Ухён, не нужно. Я боюсь, - он шепчет совсем тихо, сильно трясёт головой и боится поднять взгляд на дверь, мелко подрагивая.
Ухён, поддавшись секундному порыву, резко притягивает к его к себе, сжимает в полуобъятии и целует в висок, успокаивая. Шепчет «Не бойся» и нажимает на звонок, трель которого пугает Чунмёна до дрожи в коленках.
Дверь открывает смуглый мужчина, лет сорока, некогда чёрные волосы которого тронула лёгкая седина, а по лицу пролегли глубокие складки морщин. Он поднимает взгляд на гостей, и из Ухёна словно выбивают весь дух – настолько наполнены отчаянной грустью глаза мужчины, принявшего безвыходность.
- Чего вам мальчики? – его голос надрывен до хрипоты, словно он не говорил уже очень много времени.
- Мы..
Чунмён не даёт Ухёну продолжить, сильнее сжимая его руку, а свободной доставая из кармана значок и в кулаке передавая его мужчине. Тот смотрит с долей непонимания и подозрения на протянутый кулак, но подставляет ладонь под подающий значок, а его глаза окрашиваются золотистым сиянием в тот момент, когда он узнает эту вещь.
Мужчина долго рассматривает свою руку и значок, пальцем переворачивая его, чтобы лучше рассмотреть, а затем поднимает взгляд, полный сомнения и недоверия на парней, и Чунмён инстинктивно жмётся к Ухёну, желая вообще спрятаться за его спину.
- Откуда вы? Как? – мужчина не знает что сказать, он зажимает рот рукой, и Ухёну кажется, что он сдерживается из последних сил, чтобы не заплакать.
- Он просил, - Чунмёну слова даются очень трудно, - а я просто боялся. Простите.
Мужчина больше не сдерживается и даёт волю слезам, и Чунмёну очень больно смотреть на мелкие капли, скользящие по смуглым щёкам и капающим на серый плиточный пол. Ухён дёргает его за руку, мол, пора уже – дело сделали, и утягивает в сторону, но Чунмён останавливается, расцепляет пальцы и почти бегом подходит к сгорбившемуся мужчине, обнимает его как-то по-отчески, что смотрится со стороны очень комично, и что-то шепчет на ухо, отчего слёзы прекращаются, а губы трогает лёгкая улыбка.
Мужчина кивает, сжимая значок в руке, уходит в квартиру, а Чунмён возвращается к Ухёну, снова сцепляя их пальцы.
- Что ты ему сказал?
- Что он его любит. Он просил и это передать, но я до последнего не знал, как это сделать, - Чунмён пожимает плечами и опускается на одну ступеньку вниз, утягивая за собой Ухёна.
Они идут снова молча и совсем близко друг к другу, не расцепляя рук, которых, впрочем, и не видно под длинными рукавами толстовок.
- Как думаешь, Ухён, ему стало легче? – неожиданно спрашивает Чунмён, но не поворачивается в его сторону, продолжая пинать кедом промокший осенние листья.
- Думаю, стало, - тихо отвечают ему и, помедлив, спрашивают: - Что произошло с тем парнем?
- Мальчиком, - эхом отзывается Чунмён, возвращаясь на секунды в гнетущее прошлое, - ему было тринадцать лет. Какая-то перестрелка в одном из бандитских районов – это ещё по телевизору показывали, а он просто не в то время, не в том месте. Искал выпавший из кармана ингалятор. Шальная пуля, отрикошетившая от чего-то железного.
- А ты?
- А я по рисунку шёл, и не успел, - Чунмёну очень хочется зареветь, навзрыд, но глаза сухие и ничего по щеке не катится. – Не успел, понимаешь? А ведь я мог ему помочь, и тогда у его отца не были такими грустными глаза, - он замолкает, а Ухён просто не знает, что сказать, потому молчит вместе с ним, разглядывая серые тучи над головой, сквозь которые пробиваются тонкие лучи солнца, пока Чунмён снова не начинает говорить: - Он говорил всё то время, сжимал мою руку и говорил. Он много говорил, только имя своё так и не сказал, успел только значок отдать.
Через каждое слово глубокий успокаивающий вдох, и Ухён хочет прервать его, заставить замолчать, но ничего не делает, позволяя излиться боли из хрупкого тела.
- Вот так, Ухён. Поэтому я даже не знаю. Дар это или проклятье, или вообще не пойми что. Я очень хотел бы избавиться, но не знаю как, - Чунмён останавливается, вглядывается в серое небо и немного приподнимает уголки губ в улыбке, - а сейчас, знаешь, мне стало легче. Действительно легче.
Ухён не знает и не понимает, но очень хочет понять, сильнее сжимает холодную маленькую ладонь и ведёт в тепло, где Чунмён изрежет высохшие листы и сожжёт их в глубокой чашке с голубыми краями и будет долго смотреть на пламя.
А потом Ухён включит телевизор, по которому в экстренных новостях сообщат, что вор на угнанном раритетном автомобиле сбил молодого человека на бульваре, и покажут сборище мелких людишек, подошедших поглазеть, как вытекает тонкая струйка крови изо рта сбитого.
Часть 2Проходит не то чтобы много, но достаточно времени, чтобы Ухён принял незнакомого человека со всеми его странностями и поверил в сверхъестественное.
Рисунки Чунмёна действительно сбывались.
Ухён был не раз свидетелем: он видел, как Чунмён может часами сидеть за столом вырисовывая картинку за картинкой, но так и не притронуться к чашке с чаем, стоящей рядом, он видел, как сбывается нарисованное, смотря сначала на лист, затем на происшествие, а потом на безжизненно бледное лицо Чунмёна, утягивающего его в противоположную сторону от разворачивающихся событий.
Это было странно, непонятно, но Ухён не вдавался в подробности, не расспрашивал, а просто принимал так, как есть.
Он водит пальцем по завитушкам на меню любимого кафе, ожидая, когда его чудаковатый друг соизволить прийти. Они договорились на час дня, а на часах длинная стрелка уже переваливает за двойку. Официантка, сидящая на высоком табурете рядом со стойкой, горько вздыхает, бросая на Ухёна печальные взгляды. Неожиданно её интерес перекидывается на что-то происходящее за окном, и Ухён автоматически поворачивается, чтобы тоже посмотреть, и с удивлением замечает, прыгающего на остановке Чунмёна в толстовке с красным утёнком (Чунмён её очень полюбил), пытающегося привлечь его внимание. Ухён в тот же миг соскакивает с места, оставляя несколько купюр на столе намного больше, чем стоило бы оставить за чашку чая, и выбегает на улицу, где постоянный поток машин не даёт возможности перебежать дорогу, не дождавшись зелёного цвета на светофоре.
- Чунмён, что случилось? Я тебя уже час жду, – наигранно ворчит Ухён, с беспокойством оглядывая парня, который без объяснения тянет его за рукав в толпу.
- Решил устроить забег на длинные дистанции? - переводит дыхание Ухён, когда они останавливаются у старого кирпичного одноэтажного дома, - Фуух, так знай, я не спортсмен, и для меня такие забеги губительны.
- Нам надо его спасти, - шепчет Чунмён, безумно вращая глаза, осматривая дом.
- Кого? – в миг становится серьёзным Ухён, хотя дышать всё ещё больно – вся грудная клетка словно стянута сухой плёнкой.
- Его, - Чунмён протягивает помятый лист, на котором комиксом нарисована не очень приятная сцена. Ухён морщится, когда видит, насколько точно прорисована сцена удара ногой в юную мальчишескую грудь.
- И как? Ворвёмся и заберём? – прячет лист в своих карманах, не отдавая обратно.
- Нет, не знаю, - Чунмён опускает голову, - я тебе не всё показал, там ещё один удар есть . Смертельный.
Ухён округляет глаза, но ничего не отвечает и не предъявляет, зная, что всё равно не посмотрит, даже, если Чунмён сам покажет.
- Жди здесь, - неожиданно резко и твёрдо говорит Ухён, переводя дыхание и уверено шагая к двери. Коротко стучит, а когда дверь открывается и в проёме показывается не моложавый бородатый мужчина, широко улыбается.
- Тебе чего, малец? – голос низкий, прокуренный, от которого к горлу поднимается тошнота.
- Я, Ли Минхо – сотрудник социальной службы. На вас поступили от соседей жалобы, - глазом не моргая, врёт Ухён и ужом проникает внутрь, оттесняя обескураженного мужчину.
- Что? Какие соседи? А ну, пшёл отсюда, - кричит ему вслед бородатый, закрывая двери и лишая Чунмёна возможности заглянуть внутрь.
- Не уйду, пока не проверю, - твёрдо говорит Ухён, морща нос от неприятного острого запаха, где большая концентрация табачного дыма. – Где ваш сын?
- Какой сын? Ты сам ещё сопля зелёная. Пошёл вон отсюда, проверять он пришёл.
- Я спросил. Где. Ваш. Сын, - чётко выговаривая каждое слово и делая секундные паузы между ними, говорит Ухён, не отводя взгляда от задымлённых маленьких глаз бородатого.
- А я сказал, пошёл вон. Эй, ты куда намылился? – он пытается догнать Ухёна, завернувшего в первую комнату, но спотыкается о пустые бутылки, ровным рядом выстроенные у кресла.
Звон стоит знатный, и юный мальчишка сам боязливо показывается из-за двери дальней комнаты.
- Скройся, я тебе сказал, - орёт мужик, перескакивая через бутылки, но Ухён успевает быстрее, подталкивает коленкой мальчика в комнату и закрывает дверь на засов.
- Знаю я вас, тварей таких! А ну открыли быстро, - голосит бородатый за дверью, а мальчик мелко трясётся, прячась под столом и отталкиваясь назад, когда Ухён наклоняется к нему.
- Не бойся меня. Он тебя больше не тронет, - шепчет Ухён, мягко улыбаясь, и бежит к окну. Удары становятся вся громче и сильнее, от чего дверь уже вся дрожит и скрипит. Ухён с трудом справляется с оконной рамой, открывая створку полностью, чтобы можно было вылезть.
Чунмён замечает его манёвры, охает и мчится туда, перепрыгивая через низкую ограду.
- Пойдём, маленький, не бойся, - мягко шепчет Ухён, подзывая мальчика к себе. Тот дёргается, когда голос отца за дверью срывается на звериный рык, и бежит в раскрытые объятия, запинаясь о штаны, которые ему очень длинны.
Ухён очень аккуратно передаёт худое тельце Чунмёну, а в следующую секунду сам перепрыгивает через окно, зацепившись ладонью за торчащий гвоздь и распоров ладонь.
Они уходят очень вовремя, так как хилая дверь больше не может сопротивляться напору, трещит и ломается, позволяя бородатому проникнуть в комнату и наткнуться на раскрытое окно. И не слышат, что он кричит им вслед, и бегут изо всех сил, скрываясь в маленьком проулке.
- А что дальше, Ухён? – спрашивает Чунмён, укрывая незащищённого от холода мальчика в свою толстовку.
- У меня есть друг в соцзащите, отдадим ему, расскажем историю, он пристроит мальчика.
- Ли Минхо? – улыбаясь, спрашивает Чунмён.
- Ли Минхо, - с улыбкой отвечает Ухён и отдаёт свою куртку Чунмёну, - ты весь синий, а мне и в кофте тепло. Пойдёмте.
- Ухён, а как мы расскажем.. про рисунки? – неожиданно спрашивает Чунмён, когда они подходят к зданию социальной службы.
- Никак. Минхо понятливый, он не будет расспрашивать, если я утаю часть истории.
Внутри очень тепло, и интерьер приятный взгляду. Чунмён с мальчиком отсиживаются на мягкой софе, пока Ухён негромко переговаривается с другом за перегородкой.
Чунмён рассматривает, приютившегося на руках маленького человека, как седьмое чудо света, и до сих пор не может поверить, что спас его, что не дал рисунку воплотиться в реальность. От этого в груди расплывается незнакомое тепло и частички гордости.
- Чунмён, я договорился, - Ухён возвращается очень счастливый, а за его спиной стоит не менее счастливый Ли Минхо, большими глазами разглядывая Чунмёна и мальчика.
- Мы обязательно ещё раз увидимся, - шепчет он мальчику на ухо и отпускает, смотря, как тот неуклюже идёт к Минхо, сминая ткань толстовки. – Я ему оставлю, можно? – спрашивает Ухёна, указывая на любимую вещь.
- Я не против, - улыбается тот.
Минхо с мальчиком быстро скрываются за перегородкой, но последний успевает всё же оглянуться и подарить искреннюю секундную улыбку двум, спасшим его парням.
- Ты должен мне толстовку, - говорит Ухён, приобнимая Чунмёна одной рукой за плечи и уводя из здания.
- Обойдёшься. Хотя в твоём будущем гардеробе появится милый свитер с оленями, - смеётся Чунмён в кулак, когда глаза друга шокировано увеличиваются.
- Что? Ты подаришь мне свитер с оленями? И подожди, ты снова меня нарисовал, а сам промолчал! Куда ты бежишь? Стой, я устал бегать за сегодня. Чунмён!
Когда Ухён запыхавшийся, но счастливый вернётся домой, то обнаружит в кармане скомканный чистый лист бумаги. Абсолютный чистый, без каких-либо намёков на синие полосы и разводы.
Словно и не было комикса и того страшного удара в грудь.
- Ты рисовал свою смерть?
- Да.
- И какая она?
- Красивая.
У Ухёна дома скапливается очень много бумаги, как чистой, так и изрисованной. Чунмёну нравится сидеть в большом вязаном из прутьев кресле, откидывать голову назад и рисовать, уделяя большое внимания мелочам. Обычно там рисуется что-нибудь тёплое и светлое, от которого тянет улыбаться, а не прятать глаза и внутренне сочувствовать человеку.
Ухён привыкает ко многому: к разбросанным по дому листам, к пачке синих ручек, заныканных во все возможные места, к стекленеющему взгляду и некой отстранённости.
Чунмён больше не боится своих рисунков, а когда начинает, то хватает за руку Ухёна и они вместе идут стирать синие линии с листов, меняя кому-то судьбу.
- Знаешь, мне иногда кажется, что где-то что напутали, и отправили тебя на землю вместо верхних слоёв атмосферы, - делится своими мыслями Ухён, внимательно разглядывая рисующего Чунмёна.
- Сам веришь?
- Я ни во что не верю уже, - серьёзно отвечает, обращая на себя внимания тёмных глаз, - а когда начинаю, то даже в душе стеснительно прикрываю всё руками потому, что кажется, что кто-то за мной следит.
Чунмён смеётся очень звонко и очень приятно, перебираясь со своего кресла на диван к Ухёну.
- С другой стороны, как там про судьбу говорится? Три старухи с одним глазом на троих да ниточки. А ты совсем на старуху не похож, и глаза у тебя очень красивые. Тебе бы не пошло с одним глазом, честно. А вместо нити и ножниц, лист да ручка.
- Что ты пытаешься мне сказать, Ухён? – спрашивает Чунмён, укладываясь головой на его колени и рассматривая узор плитки на потолке.
- Не знаю. Просто поток мыслей, - Ухён пожимает плечами и начинает перебирать вишнёвые волосы, корни которых уже отросли, и виднеется родной тёмно-русый цвет, - и просто боюсь, что создавшие тебя, скоро заберут обратно, поняв ошибку.
- Ухён, такой ереси даже я не нёс в первый день нашего знакомства, - смеётся в кулак Чунмён, - напоминает плохую сцену из фантастического боевика. Кому я там нужен? Оттуда я никого не смогу спасти.
Последнюю фразу он говорит совершенно серьёзно, оттеняя её долей отчаяния, и замолкает, всерьёз обдумывая сказанные слова.
Разговор так и остаётся прерванным, и никто не знает, будет ли он закончен вообще, так как обоим возвращаться к теме неприятно страшно и больно, предпочитая знаниям неопределённость.
Проходит неделя, наполненная частыми дождями и громкими грозами с ослепляющими молниями, и Чунмён пропадает. Тихо, незаметно, словно смытый одним из ливней в пасмурный день из города.
Ухён только что не рвёт на себе волосы, но кофе выпивает в два раза больше, постоянно щёлкает пальцами и перебирает синие рисунки, пытаясь в них отыскать подсказку.
Телефон «временно недоступен», а адрес он так и не удосужился взять, привыкнув к тому, что Чунмён большую часть дня находится у него, порой оставаясь на ночёвку
Ухён боится, что его самые страшные мысли и допущения оправдались, и больше Чунмёну не сидеть в плетёном кресле, задумчиво проводить колпачком ручки по губам и пачкать листом за листом, с безумно восторгом выводя линии.
По календарю отсчитывается ровно два дня, а в сознании Ухёна целая неделя, плюс-минус день: исправно ходит на вечернюю подработку и пытается совладать с тревогой, но проигрывает в сухую. От неё поступают неприятные сигналы, которые сначала давят на виски, потом камнем опускаются в лёгкие, а в итоге создают киноплёнку из ужасающих картинок, проматывая её раз за разом перед разумом. Ухён рад и поверить тому, что Чунмён сидит у себя дома и самозабвенно рисует что-нибудь масштабное, снова позабыв о времени – ведь два дня, это ещё не много? И эта теория является центральной, позволяющей сидеть на мягком месте смирно, а не бежать в полицию, сообщая о пропаже.
К вечеру третьего дня, когда погода решила показать себя во всей красе и моще, зарядив трёх-часовым не прекращающемся ни на секунду ливнем, в дверь раздаётся негромкий короткий стук, который Ухён сначала списывает на слишком большие дождевые капли, бьющие по карнизу. Но затем, ведомый интуитивный чувством, всё же подходит к двери, обзывая себя параноиком заранее, если за ей никого не обнаружится.
Стук больше не повторяется, но Ухён всё же открывает дверь, впуская внутрь несколько кубов свежего дождевого воздуха и с сотню холодных капель на чёрный коротковорсный коврик. Он неосознанно охает, когда видит сгорбившуюся фигуру под проливным дождём, с которой вода стекает ручьями, и крепко цепляется за кофту на затылке, втаскивая гостя внутрь.
- Ты, блять, совсем обезумел? Так нравится шляться под холодным дождём?
Ухён очень зол и не контролирует голос и интонацию, срываясь на обеспокоенный крик. Он не верит собственным глазам, резко дёргает капюшон, открывая лицо, а затем полностью снимает толстовку, откидывая её в сторону. Чунмён немного распрямляется, но не поднимает взгляд. Ухён хочет сказать ещё что-нибудь ядовитое, болезненное, но не успевает открыть рот, как холодные продрогшие руки, прижимают его к чужому телу. Тонкая хлопчатобумажная футболка тут же намокает от такого количества воды и неприятно липнет к телу.
- Я беспокоился, - шепчет Ухён, крепко обнимая в ответ и прижимаясь щекой к мокрым вишнёвым волосам. Он смотрит на дрожащие худые плечи, чувствуя, то воды становится почему-то больше, и капель, сползающих по руке, к плечу которой Чунмён прислонился головой, также становится больше.
- Чунмён?
В ответ покачивание головы и короткий полувздох-полувсхлип, а холодные пальцы мнут футболку на спине. Ухён немного отстраняется, чтобы посмотреть на лицо, но Чунмён его прячет, прикрывая отросшими прядями и отворачиваясь в противоположную сторону.
- С тебя надо снять мокрую одежду, - шепчет Ухён, мягко подталкивая парня к дивану, -а то заболеешь. Ты не нужен мне тут чахоточный.
Слитая шутка с целью разрядить атмосферу не справляется с задачей. У Чунмёна красные опухшие глаза, дорожки в красную крапинку от слёз на щеках и шмыгающий через каждую секунду лиловый нос. Он позволяет стянуть с себя всю одежду, покорно опуская и поднимая руки, вертя головой и приподнимаясь, чтобы снять джинсы с боксёрами. Ухён укутывает его в два пледа, словно пеленает маленького ребёнка, и укладывает на диван, заботливо подсовывая под голову две подушки.
У Чунмёна снова тот остекленевший взгляд, который всегда так пугает и напоминает тот, что был при первой встречи. Ухён ложится рядом, позволяя уткнуться лицом ему в грудь и крепко прижаться; он гладит мокрые волосы и тихонько напевает, убаюкивая. Чунмён засыпает мгновенно, вскоре откатываясь к спинке и сжимаясь столь любимую эмбриональную позу.
При подъёме откинутых в угол вещей, Ухён замечает выпавший бумажный комок из кармана джинс. Осторожно разворачивает его, боясь из-за сырости некоторой части листа его порвать, и на миллисекундное мгновение удивлённо округляет глаза и бросает беглый взгляд на крепко спящего Чунмёна.
Не считая мокрых расползшихся пятен, лист чистый. До противного абсолютно чистый.
Ухён не ставит на нём дату и не кладёт в стопку с точно такими же белыми, оставляя его на подоконнике для сушки, а сам уходит к себе, напоследок ещё раз глянув на Чунмёна и потормошив мягкие вишнёвые волосы, закрывающие безмятежно спящего хозяина.
Тревожные сигналы прекращаются, как и многоразовая прокрутка нелицеприятных моментов, только осадок не исчезает, не до конца растворившись в кислотном озере радости и спокойствия.
@темы: Infinite, Письменное вордомарательство), EXO
-
-
28.01.2013 в 19:59Rain Sound и Stop It? только второе в более... мрачном варианте, да?
оно очень...
-
-
28.01.2013 в 20:05совсем нет. я даже не думала об этом.
а оно.. действительно похоже.
*растерян, ревёт*
спасибо, Белк. очень спасибо.