K-Parody's Hyung
Отгремелось, отпелось, отфестились.
теперь позор пусть тут висит.
Мною выполненные работы.
+ 1 арт
до хрена получилось
куда я лез.
теперь позор пусть тут висит.
Мною выполненные работы.
26.12.2011 в 00:55
Пишет k-mini:[Тур #03: BoG] MBLAQ - заявка #04; исполнение #01
〖04MBLAQ04〗Гром/Мир; "Что это за вселенная, если тут даже шлюх нет, я уж молчу о выпивке"; (M)-AU, can-OV, R(-)
2280 словПредупреждение: немного изменена заявка.
Тёмные, узкие улочки пропитаны насквозь затхлостью и спёртым запахом того дешёвого пива, что продают в каждом захудалом трактире с покосившейся крышей и выцветшей вывеской. Этот город наводнён такими: кажется, здесь нет свободного квадратного метра, где не стоял бы трактир, а вместе с ним его вечный «сосед» бордель, тоже уже изживший своё, но не снесённый. Город падших, грешных, низших, обречённых – как его только не называют, одни стремятся сюда попасть, чтобы что-то заглушить в себе, другие пытаются всеми силами здесь удержаться, и только единицы находят в себе силы и желание уйти из этого насквозь прогнившего безвыходностью города и начать сожалеть о своём неудавшемся выборе.
Чхорён попал сюда не по своей воле: в какой-то особенно запущенный момент, он оказался посреди одной из улиц этого города, даже толком не понимая, где он и почему здесь оказался. Некогда коричневая вывеска манила к себе, а теплый, но в то же время немного грязный, свет от полу разбившегося уличного фонаря, пытался этому препятствовать. Силы оказалось недостаточно.
Оказавшись в полутемном помещении, Чхорён был первое время немного дезориентирован и только спустя некоторое время подошёл к барной стойке, точно кто-то на ухо ему шептал куда повернуть, чтобы не задеть и так уже разваливающиеся столики.
Тогда Чхорён и увидел в первый раз Его, сгорбленно сидящего над одном из высоких табуретов и низко склонившем голову над очередным стаканом со светлой жидкостью. Чхорён не разбирается в алкогольных напитках, но что-то тогда ему подсказывало, что это не пиво, а кое-что покрепче. Парень сидел в дальнем углу, где было минимум освещения и посетителей, он опрокидывал в себя стакан за стаканом, особо не заботясь о том, что ему там налили. Заметивший это трактирщик через раз пытался подлить тому что-то из более дешевых напитков, но отчего-то угрюмое лицо посетителя внушало страх и хилая душонка трусливого трактирщика трепетала. В тот день Чхорён выпил всего лишь несколько бокалов дешёвого пива и ушёл, оставив после себя несколько медных монет, откуда-то оказавшихся в кармане порванной кофты, и напоследок скользнув затуманенным взглядом по фигуре незнакомца.
На следующий день он вернулся. Сел на только что освобождённое кем-то место и заказал выпивки, оглядывая унылую обстановку внутри и снова цепляясь взглядом за сгорбленную фигуру.
На пятый день посещения Чхорён как мог, отгонял от себя мысли о том, что приходит сюда лишь для того, чтобы посмотреть на незнакомца, который, казалось, прописался в этом тёмном углу. Мир заказывал лишь один стакан выпивки, целый вечер водил большим пальцем по краю гранённого стакана, всё больше и больше всматриваясь в силуэт напротив, стараясь выцепить взглядом больше деталей, чем это даёт освещение, а затем уходил, оставляя свой стакан какому-то пьянице рядом, который радовался такому подарку, как дитё, недавно получившее свой первый подарок. Но возвращался сюда снова и снова: ноги сами вели его к покосившемуся зданию, да он особо и не сопротивлялся.
В один из таких уныло и однообразно проходивших дней Чхорён всё же решается: осушает за раз стакан с налитым доверху пивом, лишая затуманенных алкоголем глаз рядом сидевшего пьяницы надежды, и осторожно подбирается к парню, стараясь тихо обходить все столики и табуретки, чтобы ненароком не задеть их бедром или ногой и он совершенно невидимо и неслышно подошёл бы к загадочному парню. Но его замечают: Чхорён уже садится на рядом стоявший табурет, как рядом начинают шевелиться, а сквозь отросшую черную чёлку на него впериваются агрессивным взглядом два тёмных глаза и, что совершенно удивило Чхорёна, в них не было той бледноватой пелены, что появляется у каждого, когда выпьет хоть пару бокалов.
- Я… Можно присесть? – смущение с ног до головы накрывает Чхорёна, и он, не дожидаясь кивка опустился на стул и отвернулся, ощущая неловко под пристальным взглядом. Когда парень, просканировав его, переводит взгляд на свой полупустой бокал, Чхорён снова поворачивается, чтобы явнее рассмотреть соседа. От его фигуры веят какой-то энергией, спокойствием и крепким запахом алкоголя. Чхорён морщит нос и тихонько фыркает, привыкая, а парень лишь незаметно усмехается, смачивая губы в напитке: не выпивая, а именно смачивая.
-Чего тебе, малец?
Хриплый, низкий голос заставляет вздрогнуть и смять в руках край кофты.
- Я не малец, - вскидывается тут же Чхорён и ещё больше надувается, замечая еле уловимую насмешку на тонких бледных губах.
- Говори уже чего тебе, не малец, - иронично отзывается парень, выводя пальцем на стакане какие-то странные символы.
- Мне – ничего. Просто, - Мир кусает губы, не зная, как правильно построить предложение и какие подобрать слова, - просто вы заинтересовали меня.
- Чем? – тут же следует ухмылка и по лицо парня вмиг пробегает тень непонятной горечи.
- Не знаю, - честно отвечает Чхорён, в самом деле не понимая, чем этот парень мог забрать его внимание. Ведь, по сути, он ничем не отличается от этой безликой массы пьяных людей… или уже не людей даже. Парень кривит губы и зачем-то кивает, снова практически утыкаясь носом в стакан. Они сидят в тишине минут десять, а может и того больше: Чхорёну больше нечего сказать, а второй, видимо, говорить вообще не хочет.
- Шёл бы ты отсюда малец..
- Чхорён.
- Чхорён, - парень, кажется, даже не замечает, как его поправляют. А Мир замирает от того, как звучит его имя, произнесённое этим хриплым голосом: ничего не обычного, но цепляет. – я имею в виду не именно из этого трактира, а вообще из города. Тебе тут не место.
- Почему?
- Потому что ещё зелен, чтобы падать.
- А ты якобы стар, - фыркает Чхорён и осекается, чувствуя, как его почти прожигает внимательный взгляд насквозь.
- Ты мне надоел, - бросает парень, резко встаёт, чуть не опрокидывая табурет, кидает несколько помятых и затёртых купюр на стойку, которые тут же оказываются утянутыми липкими толстыми пальчиками трактирщика в карман, и направляется к выходу.
- Стой, как тебя зовут хотя бы? - Чхорён хочет бежать за ним, но что-то не даёт встать с места, точно ему на сиденье налили клей.
- Гром, - кидает парень через плечо и исчезает за потёртой и покосившейся, как и здание, трактир.
- Гром? – переспрашивает Мир и разочарованно отворачивается, повторяя, пробуя на вкус: - Гром.
- Вслушался бы ты в его слова, истину ведь глаголет, - Чхорён вздрагивает от чьего-то тихого поскрипывающего голоса и растерянно ищет взглядом сказавшее это. Им оказывается один старик, сидевший чуть поодаль от них и, судя по всему, прекрасно слышавший их разговор. На его голову накинут залатанный в нескольких местах капюшон, накидка, в которую он был облачён, давно прохудилась и зияла дырами.
- Молод ты ещё, тут пропадать, уходи… да и его вместе с собой забери, - продолжает скрипеть старик, крутя с длинных иссохших пальцах замутнённый стакан, - ему тоже здесь не место.
- Но… - в Чхорёне просыпается та часть его души, которая отвечала за сострадание, жалость и доброту. Но Мир понимает, что всех людей не спасёшь разом, отчего сердце немного покалывает от такой не справедливости, он даже не учитывает, что многие попадают сюда по своему желанию, а не, потому что судьба распорядилась – посетить это место. – Почему и его?
- Губит себя зазря, - старик подносит стакан к губам, отпивает, ни разу не поморщившись, и отставляет от себя подальше, - гниёт в этом затхлом городишке, а ему предназначено другое.
- Откуда вы знаете? – тихо спрашивает Мир, разворачиваясь к старику полностью и чуть наклоняя голову.
- Я многих повидал, - горько отзывается тот, запахиваясь в прохудившуюся накидку потуже, - и могу точно сказать, кому здесь самое место, а кому не стоит тут задерживаться, ибо эта рутина затянет и выбраться отсюда будет уже нельзя, даже если сильно захотеть. А вы ещё можете. От него идет мощная энергия человека, которого сложно сломать, но который по какой-то причине сломался сам, и теперь прозябает здесь. А от тебя – жизнерадостная энергия, бьющая ключом.. аж противно становится, - старик поджимает губы, а Мир не чувствует обиды за такие слова. – Уходите отсюда.
- Я не знаю где он, - снова шепчет Чхорён, почему вот так сразу мысленно соглашаясь, что из этого места надо бежать, но бежать не одному, а с кем-то, и не просто с кем-то, а именно с ним – Громом.
- В борделе, конечно, где ещё быть? – усмехается старик и потирает подбородок; его глаза затуманивает необычная сероватая дымка и он словно забывается на какое-то время.
Чхорён вздрагивает, а к горлу подступает тошнота, непонятно чем вызванная. Больше не собираясь оставаться здесь ни минуты дольше, он резко встаёт и покидает помещение, громко хлопая дверью ставшего в секунды душного трактира. На улице дышится не лучше – кажется что здесь ещё гуще и разряжён больше. Чхорён кидает взгляд на здание рядом с трактиром, и волна тошноты снова подкатывает к горлу. Где-то там сейчас утопает в грязи местных шлюх тот человек, который привлёк его, который выделился их всей безликой массы Города, который глушит себя чем только может.
Чхорён уходит от этого места подальше, чётко решая вернуться сюда завтра, а пока запастись жёлтыми газетёнками в поиске нужной информации.
То, что уйдёт он из этого Города или нет, Мир не знал, но зато был уверен в том, что уйдёт не один, в противном случае он останется здесь, прозябать свои дни в захудалом трактире вместе с ним – это не оспаривалось.
На планы было потрачено примерно вся ночь и четверть утра, остальное время Чхорён просто ходил из угла в угол, отчаянно боясь, что планы с треском провалятся. Ну, правильно ведь, с чего бы Грому идти вместе с ним: знакомы они от силы минут пятнадцать минут от силы, да и не понравился он ему – Чхорён это почувствовал сразу.
Но уходить отсюда без него не хотелось. Тот старик верно говорил, что от этого парня тянется какая-то странная энергия притягивающая и отталкивающая разом – слишком мощная энергия для людей Города. Чхорён бы даже сказал, что энергию Грома можно было сравнить с энергией всего Города, и все равно у первого было бы её больше.
***
Трактир встретил его не очень приветливо, казалось, что это здание, точно чувствует, что Чхорён хочет уйти из этого мира, города и прихватить с собой ещё одного.
Внутри душно так, как не было никогда, витавший в воздухе запах спиртного давит на рецепторы и вызывает тошноту, от этого Мир только больше уверяется, что Город нужно срочно покинуть.
Чхорён тут же впивается взглядом в сидящую в тёмном углу фигуру и быстро идёт к ней, уже особо не заботясь о том, что эти жалкие столики могут рухнуть – лишь прикоснись. Перед ним снова наполовину наполненный стакан с чем-то крепким: Чхорён так и не узнал, с чем именно, да и не так важно уже это. Чёрные пряди всё так же падают на лицо, а истершийся плащ выглядит немного помятым, раньше Мир этого не замечал, хоть и изучил его досконально.
Подобравшись, Чхорён касается рукой плеча парня и чувствует, как тот вздрагивает, оборачиваясь.
- Опять ты? – хмыкает Гром, выпивая за раз одну порцию спиртного, чуть морщась.
Чхорён ничего не отвечает, только садится рядом и отодвигает стакан подальше, не смотря на возмущённый взгляд соседа.
- Совсем охуел, Мелкий?
- Почему ты здесь? – спокойно отвечает вопросом на вопрос Чхорён, хотя внутри бушует настоящая буря из разнообразных эмоций, кидающая то в жар, то в холод. Гром дёргается, черные пряди отлетают немного назад, и Мир разглядывает ненадолго открывшиеся черты лица соседа.
- Не твоё дело, - грубо отрезает парень и тянется за стаканом, на что Чхорён лишь отодвигает его дальше, неприятно скребя стеклом по дереву.
- Ты хочешь отсюда уйти?
- Нет.
- А если подумать?
На Чхорёна устремляется тяжелый взгляд; тяжелый от того, что в нём вложено столько боли, горечи и какой-то особой тяжести, значение которой Мир, так и не смог понять. Этот взгляд заставил бы любого оступится, забрать слова и не лезть больше к этом человеку, но Чхорён не любой: раз уж он решил, значит, так оно и будет, и чьё-то упрямство ему не помеха.
- Отвали, - только и произносит Гром, отворачиваясь. Чхорён думает, что тот больше не скажет ни слова, поэтому уже сам открывает рот, чтобы заговорить, как ту же его захлопывает, когда до ушей доносится чуть хрипловатый тихий голос: - Может и хотел раньше, но сейчас нет.
- Почему?
- Не твоего ума дело, -огрызается Гром, но Чхорён не отступает.
- Почему?
- Потому что отсюда не выхода. Уже нет.
- Я нашёл его, - с тихим восторгом произносит Мир и ему кажется, что тёмные глаза парня на секунду осветились маленьким огоньком надежды, но тут же потухли.
- Так иди, - надрывно говорит Гром, а Чхорён хмурится – не такую он ожидал реакцию.
- Я не пойду один. Я хочу с тобой, - шепчет Мир, горбясь: только сейчас он понял, что его затея не совсем уж идеальна, так как предсказать поступки совершенно незнакомого человека невозможно. А он это сделал.
- Вместо щита? – хмыкает Гром, отбивая пальцами дробь о стойку.
- Нет, просто не хочу, чтобы ты остался здесь, - Чхорён отворачивается и не видит, как на долю секунды округляются глаза соседа, но затем снова становятся обычными, почти обычными.
- И куда ты меня с собой заберёшь? – лениво тянет Гром после нескольких минут молчания, прерываемого пьяными криками посетителей. Чхорён моргает и оборачивается, неверяще вглядываясь в тоскливое лицо Грома.
- В новый мир, - Мир улыбается лишь уголками губ, но на самом деле в душе поднимается новая буря, сплошь состоящая из счастливых эмоций.
- Там будет выпивка? – между тем спрашивает Гром и хмурится, видя, как ЧХорён мотает головой из стороны в сторону, - а бабы?
- Не такие, которых ты снимаешь на час в гнилом борделе, - Мир брезгливо морщится и вытирает руки о кофту, точно замарался.
- Заебись. И что это за вселенная, если там даже шлюх нет, я уж молчу о выпивке? – восклицает Гром, корча недовольное лицо.
- А зачем они тебе? – шепчет Чхорён, не поднимая взгляда. – Ты без них не сможешь жить? Ведь есть и другие радости.
- Есть, но они не для меня, - сухо отрезает Гром. Чхорён вскидывает голову, пытаясь углядеть на лице соседа ту эмоцию, что уловил в голосе: обречённость.
- С чего ты взял?
- Они всегда обходили меня стороной. А эти идут вместе, - Гром делает знак трактирщику, чтобы тот налил ему повторно, а Чхорён уже точно знает, что этот стакан не дойдёт до рук парня.
- И поэтому ты пришёл сюда, да? Чего искать, когда всё тебе готовенькое: и дешёвое питьё, и постель, согретой какой-то портовой шлюхой. Нет, ну правильно…
- Заткнись! – громко обрывает его Гром, и Чхорёну кажется, что тот ели сдерживается, чтобы его не ударить. – Ты ничего обо мне не знаешь!
- А ты не рассказывал!
- А я и не обязан, каждой сопле выкладывать душу.
- Даже если эта сопля хочет тебе помочь?! – Чхорён цепляется пальцами за стойку и с силой сжимает, чтобы не наброситься на парня и не заколотить его, чтобы выбить всю эту дурь из тёмной головушки.
- А почему она хочет помочь? – тяжело выдаёт Гром, закрывая рукой глаза и не замечая, как перед ним опускается стакан с выпивкой, услужливо поднесённый трактирщиком.
- Я не знаю. Просто хочу, - честно отвечает Чхорён.
- В этом и твоя беда, что ты слишком добрый и наивный. Потому я тебе сказал, что здесь тебе не место.
- Тебе тоже.
- Ты меня достал, - устало вздыхает Гром и приосанивается о стену, водя пальцами по краю стакана, - шагай отсюда.
- Без тебя не уйду, - упрямо говорит Чхорён, с вызовом смотря в глаза парня.
- Слушай, мелкий, не теряй свой шанс. Тут он мало кому выпадет. Мало кто может съебаться с этого грёбанного города. Тебе этот шанс дали – почем ты им не пользуешься?
- Этот шанс на двоих.
Гром замолкает и Чхорёну хочется думать, что расшатал трещину, и пытается сделать её ещё больше.
- Я хочу с тобой. Я же вижу, что тебе самому всё осточертело и что ты лишь губишь себя…
- Я не нужен там никому, - как-то совсем обречённо произносит Гром и склоняет голову.
- Мне нужен, - заверяет его Чхорён и даже касается его руки, ощущая под ладонью огрубевшую кожу, словно он долго время жил в холоде. – Я заметил тебя сразу, как только появился здесь впервые и всё это время наблюдал за тобой, - Мир стеснительно улыбнулся и опустил взгляд,- я не знаю чем, но ты меня привлёк. Есть в тебе что-то манящее и держащее. И теперь я не хочу тебя отпускать: и если я уйду, то только с тобой, либо останусь гнить здесь, но тоже с собой.
- Ты кладёшь выбор на мои плечи? – сгибает бровь Гром. – То есть это я буду виноват, что останешься в этом городишке и помрёшь как собака за углом?
- Да.
- Молодец, мелкий. Я тебя кое-где не до оценил, - присвистнул парень.
И Чхорён только сейчас про себя отметил, что лицо Грома как-то оживилось: если раньше оно было сплошной непроницаемой маской, то теперь эмоции только и успевали сменяться на бледном лице.
- Ты идёшь?
- Ты не оставляешь мне выбора. Я не смогу взять на душу ещё один грех, - отстранённо произносит Гром, рассматривая игру бликов на стакане.
- А какой ты уже взял?
- Не для твоих маленьких ушей.
- Но…
- Всё, я сказал.
Чхорён нахохлился, не понимаю, почему так трудно рассказать о грехе, который скорее всего явился причиной попадания сюда. Вот свой он ему точно расскажет.
- Пойдём отсюда. Мне ещё много тебе придётся пояснить, чтобы сменить мир. Строптивец, - бурчит Чхорён и замирает, когда видит, лёгкую улыбку на тонких губах, казавшейся таким неимоверным чудом, что казалось, что она ему снится.
Чхорён поднимается со стула и пробирается к выходу, как около самых дверей его одёргивают и он невольно оборачивается.
- Со мной не легко, - говорит Гром, а Чхорён считает это неудавшейся попыткой сбежать. Но теперь, когда план сработал, когда он может вывести их обоих, Мир просто не может дать ему спуску, поэтому с милой улыбкой ангела одёргивает Грома за плащ на себя и нежно шипит:
- Со мной тоже.
URL записи〖04MBLAQ04〗Гром/Мир; "Что это за вселенная, если тут даже шлюх нет, я уж молчу о выпивке"; (M)-AU, can-OV, R(-)
2280 словПредупреждение: немного изменена заявка.
Тёмные, узкие улочки пропитаны насквозь затхлостью и спёртым запахом того дешёвого пива, что продают в каждом захудалом трактире с покосившейся крышей и выцветшей вывеской. Этот город наводнён такими: кажется, здесь нет свободного квадратного метра, где не стоял бы трактир, а вместе с ним его вечный «сосед» бордель, тоже уже изживший своё, но не снесённый. Город падших, грешных, низших, обречённых – как его только не называют, одни стремятся сюда попасть, чтобы что-то заглушить в себе, другие пытаются всеми силами здесь удержаться, и только единицы находят в себе силы и желание уйти из этого насквозь прогнившего безвыходностью города и начать сожалеть о своём неудавшемся выборе.
Чхорён попал сюда не по своей воле: в какой-то особенно запущенный момент, он оказался посреди одной из улиц этого города, даже толком не понимая, где он и почему здесь оказался. Некогда коричневая вывеска манила к себе, а теплый, но в то же время немного грязный, свет от полу разбившегося уличного фонаря, пытался этому препятствовать. Силы оказалось недостаточно.
Оказавшись в полутемном помещении, Чхорён был первое время немного дезориентирован и только спустя некоторое время подошёл к барной стойке, точно кто-то на ухо ему шептал куда повернуть, чтобы не задеть и так уже разваливающиеся столики.
Тогда Чхорён и увидел в первый раз Его, сгорбленно сидящего над одном из высоких табуретов и низко склонившем голову над очередным стаканом со светлой жидкостью. Чхорён не разбирается в алкогольных напитках, но что-то тогда ему подсказывало, что это не пиво, а кое-что покрепче. Парень сидел в дальнем углу, где было минимум освещения и посетителей, он опрокидывал в себя стакан за стаканом, особо не заботясь о том, что ему там налили. Заметивший это трактирщик через раз пытался подлить тому что-то из более дешевых напитков, но отчего-то угрюмое лицо посетителя внушало страх и хилая душонка трусливого трактирщика трепетала. В тот день Чхорён выпил всего лишь несколько бокалов дешёвого пива и ушёл, оставив после себя несколько медных монет, откуда-то оказавшихся в кармане порванной кофты, и напоследок скользнув затуманенным взглядом по фигуре незнакомца.
На следующий день он вернулся. Сел на только что освобождённое кем-то место и заказал выпивки, оглядывая унылую обстановку внутри и снова цепляясь взглядом за сгорбленную фигуру.
На пятый день посещения Чхорён как мог, отгонял от себя мысли о том, что приходит сюда лишь для того, чтобы посмотреть на незнакомца, который, казалось, прописался в этом тёмном углу. Мир заказывал лишь один стакан выпивки, целый вечер водил большим пальцем по краю гранённого стакана, всё больше и больше всматриваясь в силуэт напротив, стараясь выцепить взглядом больше деталей, чем это даёт освещение, а затем уходил, оставляя свой стакан какому-то пьянице рядом, который радовался такому подарку, как дитё, недавно получившее свой первый подарок. Но возвращался сюда снова и снова: ноги сами вели его к покосившемуся зданию, да он особо и не сопротивлялся.
В один из таких уныло и однообразно проходивших дней Чхорён всё же решается: осушает за раз стакан с налитым доверху пивом, лишая затуманенных алкоголем глаз рядом сидевшего пьяницы надежды, и осторожно подбирается к парню, стараясь тихо обходить все столики и табуретки, чтобы ненароком не задеть их бедром или ногой и он совершенно невидимо и неслышно подошёл бы к загадочному парню. Но его замечают: Чхорён уже садится на рядом стоявший табурет, как рядом начинают шевелиться, а сквозь отросшую черную чёлку на него впериваются агрессивным взглядом два тёмных глаза и, что совершенно удивило Чхорёна, в них не было той бледноватой пелены, что появляется у каждого, когда выпьет хоть пару бокалов.
- Я… Можно присесть? – смущение с ног до головы накрывает Чхорёна, и он, не дожидаясь кивка опустился на стул и отвернулся, ощущая неловко под пристальным взглядом. Когда парень, просканировав его, переводит взгляд на свой полупустой бокал, Чхорён снова поворачивается, чтобы явнее рассмотреть соседа. От его фигуры веят какой-то энергией, спокойствием и крепким запахом алкоголя. Чхорён морщит нос и тихонько фыркает, привыкая, а парень лишь незаметно усмехается, смачивая губы в напитке: не выпивая, а именно смачивая.
-Чего тебе, малец?
Хриплый, низкий голос заставляет вздрогнуть и смять в руках край кофты.
- Я не малец, - вскидывается тут же Чхорён и ещё больше надувается, замечая еле уловимую насмешку на тонких бледных губах.
- Говори уже чего тебе, не малец, - иронично отзывается парень, выводя пальцем на стакане какие-то странные символы.
- Мне – ничего. Просто, - Мир кусает губы, не зная, как правильно построить предложение и какие подобрать слова, - просто вы заинтересовали меня.
- Чем? – тут же следует ухмылка и по лицо парня вмиг пробегает тень непонятной горечи.
- Не знаю, - честно отвечает Чхорён, в самом деле не понимая, чем этот парень мог забрать его внимание. Ведь, по сути, он ничем не отличается от этой безликой массы пьяных людей… или уже не людей даже. Парень кривит губы и зачем-то кивает, снова практически утыкаясь носом в стакан. Они сидят в тишине минут десять, а может и того больше: Чхорёну больше нечего сказать, а второй, видимо, говорить вообще не хочет.
- Шёл бы ты отсюда малец..
- Чхорён.
- Чхорён, - парень, кажется, даже не замечает, как его поправляют. А Мир замирает от того, как звучит его имя, произнесённое этим хриплым голосом: ничего не обычного, но цепляет. – я имею в виду не именно из этого трактира, а вообще из города. Тебе тут не место.
- Почему?
- Потому что ещё зелен, чтобы падать.
- А ты якобы стар, - фыркает Чхорён и осекается, чувствуя, как его почти прожигает внимательный взгляд насквозь.
- Ты мне надоел, - бросает парень, резко встаёт, чуть не опрокидывая табурет, кидает несколько помятых и затёртых купюр на стойку, которые тут же оказываются утянутыми липкими толстыми пальчиками трактирщика в карман, и направляется к выходу.
- Стой, как тебя зовут хотя бы? - Чхорён хочет бежать за ним, но что-то не даёт встать с места, точно ему на сиденье налили клей.
- Гром, - кидает парень через плечо и исчезает за потёртой и покосившейся, как и здание, трактир.
- Гром? – переспрашивает Мир и разочарованно отворачивается, повторяя, пробуя на вкус: - Гром.
- Вслушался бы ты в его слова, истину ведь глаголет, - Чхорён вздрагивает от чьего-то тихого поскрипывающего голоса и растерянно ищет взглядом сказавшее это. Им оказывается один старик, сидевший чуть поодаль от них и, судя по всему, прекрасно слышавший их разговор. На его голову накинут залатанный в нескольких местах капюшон, накидка, в которую он был облачён, давно прохудилась и зияла дырами.
- Молод ты ещё, тут пропадать, уходи… да и его вместе с собой забери, - продолжает скрипеть старик, крутя с длинных иссохших пальцах замутнённый стакан, - ему тоже здесь не место.
- Но… - в Чхорёне просыпается та часть его души, которая отвечала за сострадание, жалость и доброту. Но Мир понимает, что всех людей не спасёшь разом, отчего сердце немного покалывает от такой не справедливости, он даже не учитывает, что многие попадают сюда по своему желанию, а не, потому что судьба распорядилась – посетить это место. – Почему и его?
- Губит себя зазря, - старик подносит стакан к губам, отпивает, ни разу не поморщившись, и отставляет от себя подальше, - гниёт в этом затхлом городишке, а ему предназначено другое.
- Откуда вы знаете? – тихо спрашивает Мир, разворачиваясь к старику полностью и чуть наклоняя голову.
- Я многих повидал, - горько отзывается тот, запахиваясь в прохудившуюся накидку потуже, - и могу точно сказать, кому здесь самое место, а кому не стоит тут задерживаться, ибо эта рутина затянет и выбраться отсюда будет уже нельзя, даже если сильно захотеть. А вы ещё можете. От него идет мощная энергия человека, которого сложно сломать, но который по какой-то причине сломался сам, и теперь прозябает здесь. А от тебя – жизнерадостная энергия, бьющая ключом.. аж противно становится, - старик поджимает губы, а Мир не чувствует обиды за такие слова. – Уходите отсюда.
- Я не знаю где он, - снова шепчет Чхорён, почему вот так сразу мысленно соглашаясь, что из этого места надо бежать, но бежать не одному, а с кем-то, и не просто с кем-то, а именно с ним – Громом.
- В борделе, конечно, где ещё быть? – усмехается старик и потирает подбородок; его глаза затуманивает необычная сероватая дымка и он словно забывается на какое-то время.
Чхорён вздрагивает, а к горлу подступает тошнота, непонятно чем вызванная. Больше не собираясь оставаться здесь ни минуты дольше, он резко встаёт и покидает помещение, громко хлопая дверью ставшего в секунды душного трактира. На улице дышится не лучше – кажется что здесь ещё гуще и разряжён больше. Чхорён кидает взгляд на здание рядом с трактиром, и волна тошноты снова подкатывает к горлу. Где-то там сейчас утопает в грязи местных шлюх тот человек, который привлёк его, который выделился их всей безликой массы Города, который глушит себя чем только может.
Чхорён уходит от этого места подальше, чётко решая вернуться сюда завтра, а пока запастись жёлтыми газетёнками в поиске нужной информации.
То, что уйдёт он из этого Города или нет, Мир не знал, но зато был уверен в том, что уйдёт не один, в противном случае он останется здесь, прозябать свои дни в захудалом трактире вместе с ним – это не оспаривалось.
На планы было потрачено примерно вся ночь и четверть утра, остальное время Чхорён просто ходил из угла в угол, отчаянно боясь, что планы с треском провалятся. Ну, правильно ведь, с чего бы Грому идти вместе с ним: знакомы они от силы минут пятнадцать минут от силы, да и не понравился он ему – Чхорён это почувствовал сразу.
Но уходить отсюда без него не хотелось. Тот старик верно говорил, что от этого парня тянется какая-то странная энергия притягивающая и отталкивающая разом – слишком мощная энергия для людей Города. Чхорён бы даже сказал, что энергию Грома можно было сравнить с энергией всего Города, и все равно у первого было бы её больше.
***
Трактир встретил его не очень приветливо, казалось, что это здание, точно чувствует, что Чхорён хочет уйти из этого мира, города и прихватить с собой ещё одного.
Внутри душно так, как не было никогда, витавший в воздухе запах спиртного давит на рецепторы и вызывает тошноту, от этого Мир только больше уверяется, что Город нужно срочно покинуть.
Чхорён тут же впивается взглядом в сидящую в тёмном углу фигуру и быстро идёт к ней, уже особо не заботясь о том, что эти жалкие столики могут рухнуть – лишь прикоснись. Перед ним снова наполовину наполненный стакан с чем-то крепким: Чхорён так и не узнал, с чем именно, да и не так важно уже это. Чёрные пряди всё так же падают на лицо, а истершийся плащ выглядит немного помятым, раньше Мир этого не замечал, хоть и изучил его досконально.
Подобравшись, Чхорён касается рукой плеча парня и чувствует, как тот вздрагивает, оборачиваясь.
- Опять ты? – хмыкает Гром, выпивая за раз одну порцию спиртного, чуть морщась.
Чхорён ничего не отвечает, только садится рядом и отодвигает стакан подальше, не смотря на возмущённый взгляд соседа.
- Совсем охуел, Мелкий?
- Почему ты здесь? – спокойно отвечает вопросом на вопрос Чхорён, хотя внутри бушует настоящая буря из разнообразных эмоций, кидающая то в жар, то в холод. Гром дёргается, черные пряди отлетают немного назад, и Мир разглядывает ненадолго открывшиеся черты лица соседа.
- Не твоё дело, - грубо отрезает парень и тянется за стаканом, на что Чхорён лишь отодвигает его дальше, неприятно скребя стеклом по дереву.
- Ты хочешь отсюда уйти?
- Нет.
- А если подумать?
На Чхорёна устремляется тяжелый взгляд; тяжелый от того, что в нём вложено столько боли, горечи и какой-то особой тяжести, значение которой Мир, так и не смог понять. Этот взгляд заставил бы любого оступится, забрать слова и не лезть больше к этом человеку, но Чхорён не любой: раз уж он решил, значит, так оно и будет, и чьё-то упрямство ему не помеха.
- Отвали, - только и произносит Гром, отворачиваясь. Чхорён думает, что тот больше не скажет ни слова, поэтому уже сам открывает рот, чтобы заговорить, как ту же его захлопывает, когда до ушей доносится чуть хрипловатый тихий голос: - Может и хотел раньше, но сейчас нет.
- Почему?
- Не твоего ума дело, -огрызается Гром, но Чхорён не отступает.
- Почему?
- Потому что отсюда не выхода. Уже нет.
- Я нашёл его, - с тихим восторгом произносит Мир и ему кажется, что тёмные глаза парня на секунду осветились маленьким огоньком надежды, но тут же потухли.
- Так иди, - надрывно говорит Гром, а Чхорён хмурится – не такую он ожидал реакцию.
- Я не пойду один. Я хочу с тобой, - шепчет Мир, горбясь: только сейчас он понял, что его затея не совсем уж идеальна, так как предсказать поступки совершенно незнакомого человека невозможно. А он это сделал.
- Вместо щита? – хмыкает Гром, отбивая пальцами дробь о стойку.
- Нет, просто не хочу, чтобы ты остался здесь, - Чхорён отворачивается и не видит, как на долю секунды округляются глаза соседа, но затем снова становятся обычными, почти обычными.
- И куда ты меня с собой заберёшь? – лениво тянет Гром после нескольких минут молчания, прерываемого пьяными криками посетителей. Чхорён моргает и оборачивается, неверяще вглядываясь в тоскливое лицо Грома.
- В новый мир, - Мир улыбается лишь уголками губ, но на самом деле в душе поднимается новая буря, сплошь состоящая из счастливых эмоций.
- Там будет выпивка? – между тем спрашивает Гром и хмурится, видя, как ЧХорён мотает головой из стороны в сторону, - а бабы?
- Не такие, которых ты снимаешь на час в гнилом борделе, - Мир брезгливо морщится и вытирает руки о кофту, точно замарался.
- Заебись. И что это за вселенная, если там даже шлюх нет, я уж молчу о выпивке? – восклицает Гром, корча недовольное лицо.
- А зачем они тебе? – шепчет Чхорён, не поднимая взгляда. – Ты без них не сможешь жить? Ведь есть и другие радости.
- Есть, но они не для меня, - сухо отрезает Гром. Чхорён вскидывает голову, пытаясь углядеть на лице соседа ту эмоцию, что уловил в голосе: обречённость.
- С чего ты взял?
- Они всегда обходили меня стороной. А эти идут вместе, - Гром делает знак трактирщику, чтобы тот налил ему повторно, а Чхорён уже точно знает, что этот стакан не дойдёт до рук парня.
- И поэтому ты пришёл сюда, да? Чего искать, когда всё тебе готовенькое: и дешёвое питьё, и постель, согретой какой-то портовой шлюхой. Нет, ну правильно…
- Заткнись! – громко обрывает его Гром, и Чхорёну кажется, что тот ели сдерживается, чтобы его не ударить. – Ты ничего обо мне не знаешь!
- А ты не рассказывал!
- А я и не обязан, каждой сопле выкладывать душу.
- Даже если эта сопля хочет тебе помочь?! – Чхорён цепляется пальцами за стойку и с силой сжимает, чтобы не наброситься на парня и не заколотить его, чтобы выбить всю эту дурь из тёмной головушки.
- А почему она хочет помочь? – тяжело выдаёт Гром, закрывая рукой глаза и не замечая, как перед ним опускается стакан с выпивкой, услужливо поднесённый трактирщиком.
- Я не знаю. Просто хочу, - честно отвечает Чхорён.
- В этом и твоя беда, что ты слишком добрый и наивный. Потому я тебе сказал, что здесь тебе не место.
- Тебе тоже.
- Ты меня достал, - устало вздыхает Гром и приосанивается о стену, водя пальцами по краю стакана, - шагай отсюда.
- Без тебя не уйду, - упрямо говорит Чхорён, с вызовом смотря в глаза парня.
- Слушай, мелкий, не теряй свой шанс. Тут он мало кому выпадет. Мало кто может съебаться с этого грёбанного города. Тебе этот шанс дали – почем ты им не пользуешься?
- Этот шанс на двоих.
Гром замолкает и Чхорёну хочется думать, что расшатал трещину, и пытается сделать её ещё больше.
- Я хочу с тобой. Я же вижу, что тебе самому всё осточертело и что ты лишь губишь себя…
- Я не нужен там никому, - как-то совсем обречённо произносит Гром и склоняет голову.
- Мне нужен, - заверяет его Чхорён и даже касается его руки, ощущая под ладонью огрубевшую кожу, словно он долго время жил в холоде. – Я заметил тебя сразу, как только появился здесь впервые и всё это время наблюдал за тобой, - Мир стеснительно улыбнулся и опустил взгляд,- я не знаю чем, но ты меня привлёк. Есть в тебе что-то манящее и держащее. И теперь я не хочу тебя отпускать: и если я уйду, то только с тобой, либо останусь гнить здесь, но тоже с собой.
- Ты кладёшь выбор на мои плечи? – сгибает бровь Гром. – То есть это я буду виноват, что останешься в этом городишке и помрёшь как собака за углом?
- Да.
- Молодец, мелкий. Я тебя кое-где не до оценил, - присвистнул парень.
И Чхорён только сейчас про себя отметил, что лицо Грома как-то оживилось: если раньше оно было сплошной непроницаемой маской, то теперь эмоции только и успевали сменяться на бледном лице.
- Ты идёшь?
- Ты не оставляешь мне выбора. Я не смогу взять на душу ещё один грех, - отстранённо произносит Гром, рассматривая игру бликов на стакане.
- А какой ты уже взял?
- Не для твоих маленьких ушей.
- Но…
- Всё, я сказал.
Чхорён нахохлился, не понимаю, почему так трудно рассказать о грехе, который скорее всего явился причиной попадания сюда. Вот свой он ему точно расскажет.
- Пойдём отсюда. Мне ещё много тебе придётся пояснить, чтобы сменить мир. Строптивец, - бурчит Чхорён и замирает, когда видит, лёгкую улыбку на тонких губах, казавшейся таким неимоверным чудом, что казалось, что она ему снится.
Чхорён поднимается со стула и пробирается к выходу, как около самых дверей его одёргивают и он невольно оборачивается.
- Со мной не легко, - говорит Гром, а Чхорён считает это неудавшейся попыткой сбежать. Но теперь, когда план сработал, когда он может вывести их обоих, Мир просто не может дать ему спуску, поэтому с милой улыбкой ангела одёргивает Грома за плащ на себя и нежно шипит:
- Со мной тоже.
17.12.2011 в 22:24
Пишет k-mini:[Тур #03: BoG] MBLAQ - заявка #01; исполнение #01
〖03MBLAQ01〗Чхондун|Чхондун; «Необычность и ненормальность - разные вещи, ты не находишь?»; A!, (M)AU, AR, NBO!
972 словаТёмное, душное и без того узкое пространство ещё сильнее сужается, исчезает, круговоротом перенося в новое место. Чхондун лишь невольно вздрагивает, когда видит перед собой новую обстановку того бесконечного пространства, которое растворилось недавно мельчайшими частицами, унося с собой воспоминания прошлого.
Чхондун думает, что это всё пыль – что его окружает, переливающаяся всеми цветами спектра и слабо мерцая в свете какого-то светила, которое Санхён, как бы не вертел головой, не видел за толщей пылевых облаков.
Чхондун думает, что всё, что происходит с ним это довольно необычно и в той же мере ненормально. Он меняет пространства с завидной периодичностью, не желая оставаться в каждом хоть на секунду больше, чем хочется. Одна пыль заменяется другой, ничем не отличающейся от прежней, но все же другой. Чхондун не знает, чем именно, но чувствует, когда новое пространство принимает его в свои невесомые объятия, даёт прижиться, а затем отпускает на поиски нового, более совершенного.
В какой-то миг в каком-то одном из тысяч таких пространств Чхондун замечает одно необычное облако, отливающее слабым голубовато-серым цветом, и ему кажется, что в этом облаке он видит себя. Мелкие частицы служат таким своеобразным зеркалом, ежесекундно переливающимся и следующим за Чхондуном всюду, куда бы он не двинулся.
Да тут и идти особо некуда, всё однообразно-мерцающе, нет вытоптанных путей. Поэтому Чхондуну кажется, что он стоит на месте потому, что если бы он двигался, то это облако обязательно бы исчезло, растворилось в других и поменяло бы форму.
Пространства начинают меняться быстрее, Санхён уже даже не различает: он движется в них, или пространства в нём. Они сливаются воедино, забирая какую-то частичку его. И чем больше таких частичек от него уходит, тем четче он различает свои черты в зеркальном облаке.
- Ты ненормален, - шепчет Чхондун, теряясь меж пылевых облаков сиреневого цвета, плавно переходящих в фиолетовый. И он точно не знает, кому адресовано эти слова, то ли самому себе, то ли тому, кто его преследует. Опять же… себе ли?
В одном из пространств Чхондун решает остановиться, ибо не видит смысла бежать дальше: облако приняло полностью его форму.
Они стоят дуг напротив друга, и Чхондун уже не думает, что это зеркальное отражение, потому что уверен, что выглядит так: словно сотканный из тысячи частичек сияющих минералов. Это лишь такой силуэт, какой образуют звёздочки, выстраиваясь в определённые фигуры. В его случае таких звёздочек очень много. Чхондун считает, что двойник необычен, в отличие от него: он никогда не будет так ярко блестеть и переливаться всеми цветами, хоть сто раз окунётся в окружающую мерцающую пыль. Но неожиданно Санхёна с ног до головы окутывает волна эгоизма и чувства неограниченной власти в этом месте.
- Ты - пыль, - скептично говорит Чхондун, не решая уступать своему пылевому дневнику во властвовании пространствами.
- Я – ты.
-Ты ненормальный, - качает головой Санхён, не соглашаясь и стараясь не обращать внимания на ноющие пустые пространства в самом себе.
- Необычный, - с улыбкой произносит второй Чхондун.
- Одно и то же.
- Как и то, что ты тоже пыль?
Чхондун открывает рот, но не знает, что ответить. Возможно это и правда. За короткое количество времени было сменено столько пространств, что Чхондун просто потерялся среди них и потерял себя, если такое было возможно. Пылевые пространства стали настолько родными, что он мог тоже раствориться в них и стать такой же пылью.
- Необычность и ненормальность - разные вещи, ты не находишь? - между тем продолжает второй Чхондун.
- Как и то, что я и ты из пыли? – Чхондун не хочет, чтобы в голосе звучала надежда, но она звучит помимо воли.
Двойник лишь улыбается, не отвечая, и зачем-то дует на красное облако, проплывающее над ними. Оно красиво осыпается вниз, но мелкие частицы тут же подхватываются другими, меняют цвет и становятся частью другого облака.
- Ты необычен с той стороны, что можешь менять пространства, но ненормален с той, что у тебя есть я.
- Тебя нет, - шепчет Чхондун и дотрагивается до голубовато-серого облака, думая, что оно сейчас рассыплется, как и многие до него. Но пыльцы скользят по маленьким «песчинкам», ощущая каждую. Двойник не рассыпается, а Чхондуну кажется, что он становится лишь ещё ярче и яснее.
- Тогда нет и тебя, - просто отвечает тот.
Чхондун не согласен: он есть и он это чувствует, иначе смог бы менять миры? Смог осознавать происходящее? Смог бы чувствовать боль?
- Но как?
- Я же говорю, ты необычен, - облако начинает двигаться. И Чхондун впервые видит, как пыль не перемешивается; чёткий силуэт остаётся, не зависимо от того, как передвигается его двойник.
- И ненормален, - вторит ему Санхён и чувствует, как пустые пространства в нём начинают заполняться чем-то новым, неосознанным, но безумно приятным, словно как мелкие частицы входят в состав нового облака.
- Не без этого, - улыбается двойник и зачем-то касается мерцающей рукой волос Чхондуна.
Санхён отходит и осматривается вокруг, но не замечает ничего нового: те же облака, тот же загадочно мерцающий блеск, то же пространство. И Чхондун решает остаться здесь навсегда. Не искать больше идеала, так как точно знает, что его не существует. Как и не существует его.
Теперь он понимает, что что-то новое, что заполняет его, это пыль, пыль двойника, становившегося с каждой единицей времени всё прозрачней и мутнее. Он растворяется в себе же, не теряя ни частички от того, что было, но и не беря новых.
Санхён почему-то чувствует радость от того, что становится таким же, как и его пространства, что он всё останется единственным властителем над ними. Он осознает, что уже давно хотел стать частью своего пространства, просто не до конца осознавал это, думая, что занят поисками совершенства.
Последней исчезает улыбка, ровным рядом звёздочек вливаясь в Чхондуна и несшая в себе странное успокоение и безмятежное умиротворение.
Один из, но всё же один. Чхондун позволяет себя затеряться среди пылевых облаков, ставшими менее яркими, но более насыщенными и не несущими в себе ту туманную загадочность, что была раньше. Он скрывается в своём пространстве, к которому шёл не очень долго, но достаточно мучительно, чтобы сейчас насладиться им сполна и понять, что больше ему ничего и не нужно.
URL записи〖03MBLAQ01〗Чхондун|Чхондун; «Необычность и ненормальность - разные вещи, ты не находишь?»; A!, (M)AU, AR, NBO!
972 словаТёмное, душное и без того узкое пространство ещё сильнее сужается, исчезает, круговоротом перенося в новое место. Чхондун лишь невольно вздрагивает, когда видит перед собой новую обстановку того бесконечного пространства, которое растворилось недавно мельчайшими частицами, унося с собой воспоминания прошлого.
Чхондун думает, что это всё пыль – что его окружает, переливающаяся всеми цветами спектра и слабо мерцая в свете какого-то светила, которое Санхён, как бы не вертел головой, не видел за толщей пылевых облаков.
Чхондун думает, что всё, что происходит с ним это довольно необычно и в той же мере ненормально. Он меняет пространства с завидной периодичностью, не желая оставаться в каждом хоть на секунду больше, чем хочется. Одна пыль заменяется другой, ничем не отличающейся от прежней, но все же другой. Чхондун не знает, чем именно, но чувствует, когда новое пространство принимает его в свои невесомые объятия, даёт прижиться, а затем отпускает на поиски нового, более совершенного.
В какой-то миг в каком-то одном из тысяч таких пространств Чхондун замечает одно необычное облако, отливающее слабым голубовато-серым цветом, и ему кажется, что в этом облаке он видит себя. Мелкие частицы служат таким своеобразным зеркалом, ежесекундно переливающимся и следующим за Чхондуном всюду, куда бы он не двинулся.
Да тут и идти особо некуда, всё однообразно-мерцающе, нет вытоптанных путей. Поэтому Чхондуну кажется, что он стоит на месте потому, что если бы он двигался, то это облако обязательно бы исчезло, растворилось в других и поменяло бы форму.
Пространства начинают меняться быстрее, Санхён уже даже не различает: он движется в них, или пространства в нём. Они сливаются воедино, забирая какую-то частичку его. И чем больше таких частичек от него уходит, тем четче он различает свои черты в зеркальном облаке.
- Ты ненормален, - шепчет Чхондун, теряясь меж пылевых облаков сиреневого цвета, плавно переходящих в фиолетовый. И он точно не знает, кому адресовано эти слова, то ли самому себе, то ли тому, кто его преследует. Опять же… себе ли?
В одном из пространств Чхондун решает остановиться, ибо не видит смысла бежать дальше: облако приняло полностью его форму.
Они стоят дуг напротив друга, и Чхондун уже не думает, что это зеркальное отражение, потому что уверен, что выглядит так: словно сотканный из тысячи частичек сияющих минералов. Это лишь такой силуэт, какой образуют звёздочки, выстраиваясь в определённые фигуры. В его случае таких звёздочек очень много. Чхондун считает, что двойник необычен, в отличие от него: он никогда не будет так ярко блестеть и переливаться всеми цветами, хоть сто раз окунётся в окружающую мерцающую пыль. Но неожиданно Санхёна с ног до головы окутывает волна эгоизма и чувства неограниченной власти в этом месте.
- Ты - пыль, - скептично говорит Чхондун, не решая уступать своему пылевому дневнику во властвовании пространствами.
- Я – ты.
-Ты ненормальный, - качает головой Санхён, не соглашаясь и стараясь не обращать внимания на ноющие пустые пространства в самом себе.
- Необычный, - с улыбкой произносит второй Чхондун.
- Одно и то же.
- Как и то, что ты тоже пыль?
Чхондун открывает рот, но не знает, что ответить. Возможно это и правда. За короткое количество времени было сменено столько пространств, что Чхондун просто потерялся среди них и потерял себя, если такое было возможно. Пылевые пространства стали настолько родными, что он мог тоже раствориться в них и стать такой же пылью.
- Необычность и ненормальность - разные вещи, ты не находишь? - между тем продолжает второй Чхондун.
- Как и то, что я и ты из пыли? – Чхондун не хочет, чтобы в голосе звучала надежда, но она звучит помимо воли.
Двойник лишь улыбается, не отвечая, и зачем-то дует на красное облако, проплывающее над ними. Оно красиво осыпается вниз, но мелкие частицы тут же подхватываются другими, меняют цвет и становятся частью другого облака.
- Ты необычен с той стороны, что можешь менять пространства, но ненормален с той, что у тебя есть я.
- Тебя нет, - шепчет Чхондун и дотрагивается до голубовато-серого облака, думая, что оно сейчас рассыплется, как и многие до него. Но пыльцы скользят по маленьким «песчинкам», ощущая каждую. Двойник не рассыпается, а Чхондуну кажется, что он становится лишь ещё ярче и яснее.
- Тогда нет и тебя, - просто отвечает тот.
Чхондун не согласен: он есть и он это чувствует, иначе смог бы менять миры? Смог осознавать происходящее? Смог бы чувствовать боль?
- Но как?
- Я же говорю, ты необычен, - облако начинает двигаться. И Чхондун впервые видит, как пыль не перемешивается; чёткий силуэт остаётся, не зависимо от того, как передвигается его двойник.
- И ненормален, - вторит ему Санхён и чувствует, как пустые пространства в нём начинают заполняться чем-то новым, неосознанным, но безумно приятным, словно как мелкие частицы входят в состав нового облака.
- Не без этого, - улыбается двойник и зачем-то касается мерцающей рукой волос Чхондуна.
Санхён отходит и осматривается вокруг, но не замечает ничего нового: те же облака, тот же загадочно мерцающий блеск, то же пространство. И Чхондун решает остаться здесь навсегда. Не искать больше идеала, так как точно знает, что его не существует. Как и не существует его.
Теперь он понимает, что что-то новое, что заполняет его, это пыль, пыль двойника, становившегося с каждой единицей времени всё прозрачней и мутнее. Он растворяется в себе же, не теряя ни частички от того, что было, но и не беря новых.
Санхён почему-то чувствует радость от того, что становится таким же, как и его пространства, что он всё останется единственным властителем над ними. Он осознает, что уже давно хотел стать частью своего пространства, просто не до конца осознавал это, думая, что занят поисками совершенства.
Последней исчезает улыбка, ровным рядом звёздочек вливаясь в Чхондуна и несшая в себе странное успокоение и безмятежное умиротворение.
Один из, но всё же один. Чхондун позволяет себя затеряться среди пылевых облаков, ставшими менее яркими, но более насыщенными и не несущими в себе ту туманную загадочность, что была раньше. Он скрывается в своём пространстве, к которому шёл не очень долго, но достаточно мучительно, чтобы сейчас насладиться им сполна и понять, что больше ему ничего и не нужно.
19.12.2011 в 00:47
Пишет k-mini:[Тур #03: BoG] MBLAQ - заявка #03; исполнение #01
〖03MBLAQ03〗Мир|ABM; "В твоих глазах нет ненависти, только чувство потерянности и безвыходности. Не обманывай себя"; А!!
588 словЧхорён теряет счёт времени ровно тогда, когда кончается последняя капля счастья, и чувствует, как течение спокойной жизни уносит его в новом направлении. Направлении, которое он не выбирал сам, а оно само выбрало его. Чхорён думает, что здесь всё пропитано злостью, затхлостью, безверием, а главное – ненавистью. Чхорён даже чувствует её запах, хотя понимает, что это настолько абсурдно, насколько и то, что запах словно окутывает его и растворяется в нём, пропитывая собой одежду, тело и душу.
И спустя какое-то время Чхорён невольно осознаёт, что ненависть стала неотъемлемой части него, создающая новые преграды, но зато ломающие старые, что несомненно является знаком. Но вот хороши или плохим, Мир не знает. Как и не знает того, почему только один человек не оставил его, когда все остальные сбежали, как только заглянули в холодные глаза, насквозь пропитанные необоснованной ненавистью.
- Я падший, да, - горько произносит он, выколупывая смолу из ствола осинового дерева, скатывая её затем в липкие шарики и собирая около себя небольшой кучкой.
- С чего ты взял? – лениво отзывается сидящий напротив Пёнхи, щурящийся от светившего прямо в глаза солнца.
Они пришли на эту поляну несколько минут назад, но Чхорёну кажется, что они здесь сидят уже целую вечность. И целую вечность над ними светит солнце, а вокруг растёт зелёная трава с мелкими бусинами росы на острых листьях.
- Мне сказал это священник, - кривит губы в улыбке и отворачивается, чтобы не видеть внимательного, изучающего взгляда хёна.
- Священник?
- Да, - тихо отвечает Мир и наблюдает, как липкие пальцы не хотят отделяться друг от друга, лишь сильнее склеиваясь. – Я ненавижу всех, но не могу объяснить почему. И никто не может. Из-за моей ненависти у меня никого не осталось, - и ещё тише, ели шевеля губами: - кроме тебя.
- В твоих глазах нет ненависти, только чувство потерянности и безвыходности. Хватит обманывать себя и других, - медленно, растягивая слова, говорит Джио, запрокидывая голову назад, подставляя лицо тёплым лучам солнца.
Мир ежится, и он почему-то верит словам хёна.
- Ты потерялся в этом мире, и не нашёл другого выхода, как закрыться в себе и взрастить в себе ненависть, - продолжает Пёнхи, снова переводя взгляд на донсена, сгорбившегося и уткнувшегося носом в коленки. По губам Джио скользит лёгкая улыбка.
- И что теперь делать? – шепчет Чхорён и начинает покачиваться из стороны в сторону. С каждым словом, сказанным хёном, где-то внутри словно что-то освобождается и невидимой пылью улетучивается, оставляя после себя незаполненные места.
- Создай новый мир, - отзывается Пёнхи. А Мир глубоко задумывается, закусывая губу и пальцем отбрасывая смоляные шарики из кучки. Новый мир – что это?
Чхорён не знает, но очень сильно хочет знать. Он чувствует, что это новое что-то поможет ему, сделает жизнь лёгкой, принесёт хоть каплю счастья и избавит от самодельной ненависти. Но Чхорён боится: боится ошибиться снова, боится неизвестности, боится, что останется один. Легкий испуг читается в карих глазах, которому уступил место и который стал первой эмоцией в этих глазах за долгое время. Чхорён всё ещё не знает, сколько прошло времени и сколько его ещё пройдёт, но он всё же явно различает прошлое, настоящее и будущее. Три грани, от которых он отталкивается в исчислении. И во втором он хочет создать новое, необычное, неизвестное.
Чхорён подымает голову и с напряжением вглядывается в безмятежное лицо хёна.
Еще он боится услышать ответ на свой вопрос, ведь тогда новый мир разобьётся в мелкие кусочки, даже не создавшись. Но собрав все силы, он его задаёт, зажмурив крепко глаза, чтобы не выдать всех эмоций.
- Хён, а ты будешь со мной там… в новом мире?
Напряженная секунда тишины, принесшая после себя невероятное облегчение, сказанным бархатным тихим голосом:
- Конечно.
URL записи〖03MBLAQ03〗Мир|ABM; "В твоих глазах нет ненависти, только чувство потерянности и безвыходности. Не обманывай себя"; А!!
588 словЧхорён теряет счёт времени ровно тогда, когда кончается последняя капля счастья, и чувствует, как течение спокойной жизни уносит его в новом направлении. Направлении, которое он не выбирал сам, а оно само выбрало его. Чхорён думает, что здесь всё пропитано злостью, затхлостью, безверием, а главное – ненавистью. Чхорён даже чувствует её запах, хотя понимает, что это настолько абсурдно, насколько и то, что запах словно окутывает его и растворяется в нём, пропитывая собой одежду, тело и душу.
И спустя какое-то время Чхорён невольно осознаёт, что ненависть стала неотъемлемой части него, создающая новые преграды, но зато ломающие старые, что несомненно является знаком. Но вот хороши или плохим, Мир не знает. Как и не знает того, почему только один человек не оставил его, когда все остальные сбежали, как только заглянули в холодные глаза, насквозь пропитанные необоснованной ненавистью.
- Я падший, да, - горько произносит он, выколупывая смолу из ствола осинового дерева, скатывая её затем в липкие шарики и собирая около себя небольшой кучкой.
- С чего ты взял? – лениво отзывается сидящий напротив Пёнхи, щурящийся от светившего прямо в глаза солнца.
Они пришли на эту поляну несколько минут назад, но Чхорёну кажется, что они здесь сидят уже целую вечность. И целую вечность над ними светит солнце, а вокруг растёт зелёная трава с мелкими бусинами росы на острых листьях.
- Мне сказал это священник, - кривит губы в улыбке и отворачивается, чтобы не видеть внимательного, изучающего взгляда хёна.
- Священник?
- Да, - тихо отвечает Мир и наблюдает, как липкие пальцы не хотят отделяться друг от друга, лишь сильнее склеиваясь. – Я ненавижу всех, но не могу объяснить почему. И никто не может. Из-за моей ненависти у меня никого не осталось, - и ещё тише, ели шевеля губами: - кроме тебя.
- В твоих глазах нет ненависти, только чувство потерянности и безвыходности. Хватит обманывать себя и других, - медленно, растягивая слова, говорит Джио, запрокидывая голову назад, подставляя лицо тёплым лучам солнца.
Мир ежится, и он почему-то верит словам хёна.
- Ты потерялся в этом мире, и не нашёл другого выхода, как закрыться в себе и взрастить в себе ненависть, - продолжает Пёнхи, снова переводя взгляд на донсена, сгорбившегося и уткнувшегося носом в коленки. По губам Джио скользит лёгкая улыбка.
- И что теперь делать? – шепчет Чхорён и начинает покачиваться из стороны в сторону. С каждым словом, сказанным хёном, где-то внутри словно что-то освобождается и невидимой пылью улетучивается, оставляя после себя незаполненные места.
- Создай новый мир, - отзывается Пёнхи. А Мир глубоко задумывается, закусывая губу и пальцем отбрасывая смоляные шарики из кучки. Новый мир – что это?
Чхорён не знает, но очень сильно хочет знать. Он чувствует, что это новое что-то поможет ему, сделает жизнь лёгкой, принесёт хоть каплю счастья и избавит от самодельной ненависти. Но Чхорён боится: боится ошибиться снова, боится неизвестности, боится, что останется один. Легкий испуг читается в карих глазах, которому уступил место и который стал первой эмоцией в этих глазах за долгое время. Чхорён всё ещё не знает, сколько прошло времени и сколько его ещё пройдёт, но он всё же явно различает прошлое, настоящее и будущее. Три грани, от которых он отталкивается в исчислении. И во втором он хочет создать новое, необычное, неизвестное.
Чхорён подымает голову и с напряжением вглядывается в безмятежное лицо хёна.
Еще он боится услышать ответ на свой вопрос, ведь тогда новый мир разобьётся в мелкие кусочки, даже не создавшись. Но собрав все силы, он его задаёт, зажмурив крепко глаза, чтобы не выдать всех эмоций.
- Хён, а ты будешь со мной там… в новом мире?
Напряженная секунда тишины, принесшая после себя невероятное облегчение, сказанным бархатным тихим голосом:
- Конечно.
05.12.2011 в 01:46
Пишет k-mini:[Тур #03: BoG] DBSK - заявка #05; исполнение #01
〖03DBSK05〗Чунсу/Чханмин или Юнхо/Чунсу; "Ты думаешь, что это все?"; А!, AU
847 словПредупреждение: смерть персонажа
«Ты думаешь, что это всё?»
Насмешливый голос проникает в самую глубь, режет, скребёт, выворачивает всё живое наизнанку. Сердце, пронзённое не раз остро отточенными словами, уже даже не болит, а лишь чуть покалывает.
Джунсу хватается за голову и трясёт её изо всех сил, пытаясь хотя бы так выкинуть непрошенные фразы из мыслей. Но добивается того, что перед глазами в очередной раз появляются тёмные круги, а фразы становятся чётче, яснее, громче, острее.
Джунсу проклинает этот голос и тот день, когда впервые его услышал, и делает это скорее подсознательно, ибо в здравом уме и рассудке никогда бы не отказался от этих хриплых бархатистых ноток. Подсознание само, без разбору, важно ли это хозяину или нет, уничтожает то, что, по его мнению, несёт боль, что загораживает разум безумием, что рвёт сердце и так ели бьющееся.
«Ты глубоко ошибаешься. Ты будешь терзать себя до конца своих дней. Будешь вспоминать и винить себя, пока, наконец, не сойдешь с ума.»
Джунсу никогда не думал, что любимый голос может быть так жесток, что может быть настолько язвителен и нести в себе столько яда, что одной десятой части хватило бы, чтобы убить всё живое на Земле. Он смотрит на фотографию, и видит улыбающееся нежной улыбкой знакомое лицо, которое теперь не увидит никогда. Внезапно что-то меняется, и Джунсу словно впервые смотрит на это фото, где нежная улыбка, заменена злобным оскалом, а весёлые карие глаза сменили тёплый взгляд на убивающее холодный.
Джунсу сопротивляется, он не верит, думает, что иллюзия, ведь не может же быть человек, которого он любил на протяжении стольких лет, который дарил тепло и ласку, оказаться таким холодным чудовищем, дарившем только новые вспышки боли. Руки обхватывают коленки, в которые чуть погодя утыкается нос.
Подсознание, чувствуя, что обман вот-вот раскроется, вытворяет новый финт, позабыв, да в принципе и не помнив, о тактичности.
«А затем настанет ад. Тебя будут считать безумцем, а ты привидением будешь склоняться по улицам, не чувствуя в себе ничего живого»
Новая вспышка боли и новое осознание.
Джунсу подрывается, не в силах терпеть, хватает фото и, что есть силы, бросает его о стену.
Слышится отчётливый звук разбиваемого стекла, эхом отразившийся от стен комнаты, а Джунсу чувствует, как с точно таким же звуком ломается что-то внутри, правда, не осыпается тысячью осколками, а приносит за собой опустошение.
Он на ватных ногах подходит к выпавшей из рамки фотографии, падает на колени, совсем не чувствуя, как мелкие стеклянные осколки, прокалывают штанину и впиваются в кожу, вытаскивает изрезанную в нескольких местах фотографию, и прижимает её к груди.
Подсознание, чувствуя, что теряет позиции, подкидывает новые и новые фразы, с каждым разом выдумывая всё изощреннее и больнее. Но Джунсу наплевать, он неожиданно ясно услышал фальшь в голосе, которую раньше не слышал и не чувствовал.
- Я не забуду, - тихо шепчет он, начиная покачиваться из стороны в сторону, - пусть я стану безумцем, психопатом, сумасшедшим, но я не отстану от тебя, ты не отделаешь от меня так легко. Слышишь?! Не отделаешься!
Под конец Джунсу уже кричит, срываясь на хрип, а из глаз льются солёные слёзы, которые он тут же, не замечая, проглатывает.
- Не отделаешься, - уже тише повторяет Джунсу, поднимается с пола, всё так же прижимая фотографию к груди, ему даже кажется, что от неё идёт целебное тепло, так как в груди больше ничего не давит и не рвёт. Он ложится на диван, кладя фотографию рядом, и бережно проводит по ней рукой. Глаза закрываются сами собой: организму требуется отдых, и он не терпит, когда его сигналы игнорирует, тогда приходится всю грязную работу брать на себя, раз разум отказывается, а подсознание давно ушло с поле битвы.
Джунсу засыпает с точной уверенностью, что больше никогда не услышит противный незнакомый голос, а когда проснётся, то первое, что увидит, это будет любимая ласковая улыбка. Последней мыслью, перед тем, как сознание отключилось, была та, что нужно купить рамку с не разбиваемым стеклом.
- Я не смог, - в тихих завалах подсознания всё грустно и уныло.
- Смог. И смог даже больше, чем я рассчитывал, - чьё-то второе подсознание придаёт завалам благодарное сияние и уходит прежде, чем ослабленное серьёзной битвой с разумом, первое подсознание очнётся и поймёт смысл слов.
- Я знал, что ты выдержишь.
Прозрачный силуэт стоит над видевшем уже седьмой сон Джунсу и легонько касается его щеки пальцами, но ничего не чувствует. Да и не должен. Чанмин смотрит на свои руки, через которые видны часть пола, да край столика и горько вздыхает: духи могут лишь проникать в подсознание, а чувствовать материальные, а особенно живые предметы, они не могут.
- Спасибо тебе, Джунсу..
Чанмни не договаривает, так как его отвлекает странные белый свет, чем-то таинственно манящий к себе. Мин кидает последний взгляд на спящего парня и чуть улыбается.
- Теперь я могу оставить тебя в этом мире… Я люблю тебя.
Дух быстро отходит от дивана и делает несколько шагов по направлению к манящему свету, как его останавливает тихий шёпот.
- И я тебя люблю…
Чанмин не успевает оглянуться – сияние охватывает его с головой и уносит куда-то в новый мир, где нет проблем и забот, а время тянется вечно. Но Чанмин знает точно, что сейчас оно лишь медленно тянется, а выйдет на тропу вечности тогда, когда в этом безмятежном мире появится еще один – недостающая деталь для его вечности.
URL записи〖03DBSK05〗Чунсу/Чханмин или Юнхо/Чунсу; "Ты думаешь, что это все?"; А!, AU
847 словПредупреждение: смерть персонажа
«Ты думаешь, что это всё?»
Насмешливый голос проникает в самую глубь, режет, скребёт, выворачивает всё живое наизнанку. Сердце, пронзённое не раз остро отточенными словами, уже даже не болит, а лишь чуть покалывает.
Джунсу хватается за голову и трясёт её изо всех сил, пытаясь хотя бы так выкинуть непрошенные фразы из мыслей. Но добивается того, что перед глазами в очередной раз появляются тёмные круги, а фразы становятся чётче, яснее, громче, острее.
Джунсу проклинает этот голос и тот день, когда впервые его услышал, и делает это скорее подсознательно, ибо в здравом уме и рассудке никогда бы не отказался от этих хриплых бархатистых ноток. Подсознание само, без разбору, важно ли это хозяину или нет, уничтожает то, что, по его мнению, несёт боль, что загораживает разум безумием, что рвёт сердце и так ели бьющееся.
«Ты глубоко ошибаешься. Ты будешь терзать себя до конца своих дней. Будешь вспоминать и винить себя, пока, наконец, не сойдешь с ума.»
Джунсу никогда не думал, что любимый голос может быть так жесток, что может быть настолько язвителен и нести в себе столько яда, что одной десятой части хватило бы, чтобы убить всё живое на Земле. Он смотрит на фотографию, и видит улыбающееся нежной улыбкой знакомое лицо, которое теперь не увидит никогда. Внезапно что-то меняется, и Джунсу словно впервые смотрит на это фото, где нежная улыбка, заменена злобным оскалом, а весёлые карие глаза сменили тёплый взгляд на убивающее холодный.
Джунсу сопротивляется, он не верит, думает, что иллюзия, ведь не может же быть человек, которого он любил на протяжении стольких лет, который дарил тепло и ласку, оказаться таким холодным чудовищем, дарившем только новые вспышки боли. Руки обхватывают коленки, в которые чуть погодя утыкается нос.
Подсознание, чувствуя, что обман вот-вот раскроется, вытворяет новый финт, позабыв, да в принципе и не помнив, о тактичности.
«А затем настанет ад. Тебя будут считать безумцем, а ты привидением будешь склоняться по улицам, не чувствуя в себе ничего живого»
Новая вспышка боли и новое осознание.
Джунсу подрывается, не в силах терпеть, хватает фото и, что есть силы, бросает его о стену.
Слышится отчётливый звук разбиваемого стекла, эхом отразившийся от стен комнаты, а Джунсу чувствует, как с точно таким же звуком ломается что-то внутри, правда, не осыпается тысячью осколками, а приносит за собой опустошение.
Он на ватных ногах подходит к выпавшей из рамки фотографии, падает на колени, совсем не чувствуя, как мелкие стеклянные осколки, прокалывают штанину и впиваются в кожу, вытаскивает изрезанную в нескольких местах фотографию, и прижимает её к груди.
Подсознание, чувствуя, что теряет позиции, подкидывает новые и новые фразы, с каждым разом выдумывая всё изощреннее и больнее. Но Джунсу наплевать, он неожиданно ясно услышал фальшь в голосе, которую раньше не слышал и не чувствовал.
- Я не забуду, - тихо шепчет он, начиная покачиваться из стороны в сторону, - пусть я стану безумцем, психопатом, сумасшедшим, но я не отстану от тебя, ты не отделаешь от меня так легко. Слышишь?! Не отделаешься!
Под конец Джунсу уже кричит, срываясь на хрип, а из глаз льются солёные слёзы, которые он тут же, не замечая, проглатывает.
- Не отделаешься, - уже тише повторяет Джунсу, поднимается с пола, всё так же прижимая фотографию к груди, ему даже кажется, что от неё идёт целебное тепло, так как в груди больше ничего не давит и не рвёт. Он ложится на диван, кладя фотографию рядом, и бережно проводит по ней рукой. Глаза закрываются сами собой: организму требуется отдых, и он не терпит, когда его сигналы игнорирует, тогда приходится всю грязную работу брать на себя, раз разум отказывается, а подсознание давно ушло с поле битвы.
Джунсу засыпает с точной уверенностью, что больше никогда не услышит противный незнакомый голос, а когда проснётся, то первое, что увидит, это будет любимая ласковая улыбка. Последней мыслью, перед тем, как сознание отключилось, была та, что нужно купить рамку с не разбиваемым стеклом.
- Я не смог, - в тихих завалах подсознания всё грустно и уныло.
- Смог. И смог даже больше, чем я рассчитывал, - чьё-то второе подсознание придаёт завалам благодарное сияние и уходит прежде, чем ослабленное серьёзной битвой с разумом, первое подсознание очнётся и поймёт смысл слов.
- Я знал, что ты выдержишь.
Прозрачный силуэт стоит над видевшем уже седьмой сон Джунсу и легонько касается его щеки пальцами, но ничего не чувствует. Да и не должен. Чанмин смотрит на свои руки, через которые видны часть пола, да край столика и горько вздыхает: духи могут лишь проникать в подсознание, а чувствовать материальные, а особенно живые предметы, они не могут.
- Спасибо тебе, Джунсу..
Чанмни не договаривает, так как его отвлекает странные белый свет, чем-то таинственно манящий к себе. Мин кидает последний взгляд на спящего парня и чуть улыбается.
- Теперь я могу оставить тебя в этом мире… Я люблю тебя.
Дух быстро отходит от дивана и делает несколько шагов по направлению к манящему свету, как его останавливает тихий шёпот.
- И я тебя люблю…
Чанмин не успевает оглянуться – сияние охватывает его с головой и уносит куда-то в новый мир, где нет проблем и забот, а время тянется вечно. Но Чанмин знает точно, что сейчас оно лишь медленно тянется, а выйдет на тропу вечности тогда, когда в этом безмятежном мире появится еще один – недостающая деталь для его вечности.
03.12.2011 в 22:24
Пишет k-mini:[Тур #03: BoG] SuJu - заявка #02; исполнение #01
〖03SJ02〗Тонхэ|Сивон; "А я тебе говорю, чертовщина какая-то творится!"; AG, AT, G
1869 словПредупреждения: Мир ангелов. Герои - дети.
Храм Добродетели по воспитанию молоденьких ангелов, которые вот-вот поступят на службу к Богу, величественно возвышался над всеми остальными построениями в небесном городе Сеулиус. Он опирался на два больших белоснежных облака, и его сияющую двенадцатиконечную звезду, находившейся в свободном полете над храмом, можно было увидеть из каждого уголка города.
Храм славился тем, что выпускал хорошо образованных ангелов для служения Богу, а так же тем, какими жесткими методами это образование достигалось. Маленьких ангелят, еще грудными младенцами, отправляли туда на постоянное проживание, пока они не вырастут и не станут самостоятельными. В Храме царили свои порядки и уставы, установленные несколько сотен веков назад: вся жизнь ангелов было чётко расписана по минутам и любое отклонение от графика было неприемлемо.
Но это утро для двух юных учеников начался не как обычно.
В просторной округлой спальной комнате, где стенами служили облака, а потолком - волшебное самодельное небо, юный светловолосый ангелёнок изо всех сил тормошил своего лучшего друга, который после первого же толчка в плечо, зарылся лицом в подушку и накрылся одеялом полностью. Возмущённый ангелёнок, дунув на светлую чёлку, полез на постель друга, где тут же утонул в пуховом одеяле.
- Шивон, а ну проснулся быстро! Мы на «Религию» опаздываем, - и в ту же секунду ангелёнок был заброшен краем одеяла и пнут в угол кровати.
- Как?! – пока светловолосый пытался выбраться из одеяла и выпутать из него свои маленькие белоснежные крылышки, его друг, ракетой выпрыгнув из кровати, метеором стал бегать по комнате, громко причитая. – Но горна-то не было?! Мы не могли опоздать!
-Идиот! На часы глянь, - злобно шипел светловолосый, бережно приглаживая растопырившиеся перышки на крыльях. – Может, у них сломалось что-то, а, может, нас проверяют, какие мы самостоятельные.
- Донхэ, - Шивон укоризненно посмотрел на глупого друга, - у них никогда. Ничего. Не ломается. А проверка у нас, после окончания семестра.
- Да кто их разберёт! – светловолосый, наконец, выбравшись, радостно взлетел под потолок, нежным взглядом осматривая крылышки, и спустился на пол, пробежав до полной остановки босыми ногами по ковру из звёздной пыли. – В любом случае на «Религию» я не хочу опоздать.
Шивон бросил мимолетный взгляд на часы, которые были не совсем традиционной формы: маленькое крылышко ангела с двенадцатью перьями и двумя изогнутыми стрелками. 8:25. Пять минут до начала лекции.
Черноволосый ангелёнок засуетился. Уроки по религии он никогда не пропускал – хотел после окончания Храма Добродетели поступить в другой храм, чтобы получить Высшее Ангельское Образование и стать Ангелом-религиоведом. Профессия была мало популярна среди молодёжи, считавшая её нудной и неинтересной, а Шивон с детства мечтал о такой профессии, не редко зарабатывая незлобные подколы и смешки со стороны друга. Донхэ же чётко поставил себе цель стать верным прислужником Богу, быть одним из тех немногочисленных ангелов, которые всегда находились при Всевышнем и охраняли его от нечисти.
Ангелята, быстро натянув белое платье-рясу, водрузив на голову тоненький светящийся желтым светом нимб, перекинули через плечо сумку с учебниками и разогнавшись из угла, где стояла кровать Донхэ, взлетели, вместе вылетая из комнаты.
Паря под расписными потолками в широких коридорах храма, Шивон и Донхэ изумлённо переглядывались, не понимая, куда все делись и почему в Храме царит такая тишина, не свойственная в такие ранние минуты, когда скоро начнётся лекция. Обычно в коридорах царил полный ажиотаж: не до конца проснувшиеся ангелы, не разбирая дороги, мчались на всех крыльях к своим аудиториям и развивали до того большую скорость, что нередки были и столкновения, как между учениками, так и учителями, а потом совместное лечение в госпиталях.
- Что за чертовщина? – негромко выругался Донхэ, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть хоть кого-нибудь.
- Тише ты, - шугнулся Шивон, испуганно округляя глаза, - Могут услышать же.
- Да кто тут услышит? – светловолосый взмахнул руками, как бы показывая, что никого рядом нет. – Ни души.
- Всё равно не ругайся, - попросил Шивон, пролетая мимо статуи Святой Марии и заглядывая за неё, словно там кто-то прятался. Но там пряталась лишь пыль, да пара пауков, строивших новую паутину, ибо предыдущие двести штук их не устраивали: Шивон чихнув, отлетел от статуи и поспешил за другом, улетевшим далеко вперёд, - Но я согласен, это более чем странно.
- Наша аудитория, - Донхэ, издав победный клич, ринулся туда; его крылышки часто-часто затрепетали от предвкушения.
Дверь оказалась заперта; Донхэ лишь больно стукнулся лбом о деревянную поверхность и мячиком отскочил на пол, смешно падая на пятую точку. Потирая место на лбу, где скоро (Донхэ был уверен) должна была появиться шишка, ангелёнок ненавистно посмотрел на дверь и поднялся, но запутался ногами в своей длинной тоге, запнулся и пропахал носом цветастый ковер на полу. Шивон, не вовремя подлетевший, помог другу подняться и отряхнуть запачкавшееся платье.
- Закрыто. Нас бы предупредили, если бы лекцию перенесли, – черноволосый провёл маленькой ладошкой по гладкой коричневатой поверхности двери и повернулся к другу, - Это очень и очень странно.
- А я что тебе говорю? Чертовщина какая-то творится.
За ругательство Донхэ получает легкий шлепок по голове и укоризненный взгляд.
- Вообще-то старший тут я, а воспитываешь меня ты! – сопит светловолосый, поправляя немного сбившийся нимб над головой.
- А ты не веди себя как ребёнок и не ругайся, - мягко ответил Шивон, прикидывая в уме, куда им теперь податься. - Слетаем в ангельню?
- Не-не-не, - Донхэ попятился назад, энергично мотая головой, - мне хватило одного раза, – ангелёнок поморщился, вспоминая неприятные моменты, связанные с тем местом.
- Не нужно было лезть в драку, - сухо произнёс Шивон и, схватив, друга за руку взлетел. – А ещё, у нас нет выбора. Лучше сами слетаем, чем потом прилетят за нами.
Донхэ барахтался в воздухе, пытаясь освободиться от цепкой хватки друга, с которым, кстати, был согласен, насчёт последних слов. Когда же ему удалось отцепить пальцы от своей руки, он еще несколько секунд старался сориентироваться и выровнять курс полёта, чтобы не вписаться в первый же косяк.
Ангельня располагалась в западном крыле храма, куда редко заходили ученики, ибо оно полностью было отведено для учителей.
Шивон летел первым, над ним чуть позади парил, нервно потряхивая крыльями, Донхэ, и не переставая вертеть головой по сторонам, но все, же не очень и отвлекаясь, чтобы не потерять из вида друга.
К разочарованию обоих ангелят ангельня тоже оказалась пуста; Шивон, прикрыв дверь, оглянулся на задумавшегося друга.
- Шивон, а может у нас собрание? А мы не знаем? – предположил Донхэ, теребя ремешок сумки.
- У всех сразу? – засомневался черноволосый, - такого никогда не было.
- Тьфу, ты! Черто… - Донхэ осекся, заметив злой взгляд друга, и исправился: - неприятная ситуация, однако. Давай праведник, разруливай эту ситуацию.
- Я не праведник! Сколько раз можно говорить?! – щеки Шивона, притопнувшего ногой, возмущённо заалели. – Праведник – это…
- Всё-всё-всё, - замахал руками светловолосый не желая слушать очередную проповедь насчёт громадного различия между религиоведом и праведником. – Слушай, а, может, у нас часы сломались, и лекции уже кончились, и все уже уш… Шивон?
Увидев побледневшее лицо друга, Донхэ чертыхнулся и отругал себя за длинный язык.
- Как пропустили? – казалось черноволосого ангелёнка хватит удар от этой новости. – Нельзя пропускать… я же… мне.. как так?... что теперь делать.
- А ну, прекратить истерику, - рявкнул Донхэ, смешно морща нос и вставая в воинственную позу, - конечно, не пропустили. Я пошутил.
- Донхэ, ты понимаешь? Я. Пропустил. Религию. – казалось Шивон не слышал последних слов друга, его рука метнулась к губам, а крылья заметно поникли, даже нимб перестал так ярко сверкать. – Какой же я теперь религиовед, - нижняя губа ангелёнка задрожала.
- Только не реви. Ты же ангел. Не реви, говорю, - запаниковал Донхэ, замечая, как покраснели глаза у друга. Шивон лишь мотнул головой, сжимая маленькими пальчиками ремешок сумки и закусывая губы. – Да с чего ты взял, что пропустил? Может лекции вообще ещё не начались!
- Ага. Да ты, оглянись, все уже ушли. А так пусто здесь, только после окончания лекций, - затараторил Шивон, размазывая кулачками слёзы по пухлым щекам. – Я пропустил религиюу~
Донхэ совсем растерялся, совершенно не зная, как успокоить расплакавшегося друга, и не нашёл ничего лучшего, чем аккуратно прижать его к себе и успокаивающее погладить по спине. Маленькие плечики чуть подрагивали от тихий рыданий.
- Шивон, Донхэ. Что вы здесь делаете? – громкий бас напугал ангелят, и те отскочили друг от друга, уставившись на высокого Ангела, стоявшего перед ними. Шивон, шмыгнув носом, расширил глаза и запричитал, уже не размазывая слёзы, а позволяя спокойно стекать им по щекам.
- Профессор, простите, мы пропустили лекцию, - ангелёнок бросился к ошарашенному старшему Ангелу и вцепился в белую тогу последнего, продолжив: - Я теперь никогда не стану религиоведом, да? – он высморкался в белую ткань.
- Шивон, я, конечно, ценю, твою целеустремлённость и то, что ты так упорно идешь к мечте, - Ангел безуспешно пытался отцепить от себя маленького ангелёнка, намертво вцепившегося в тогу. – Но думаю, ты перебарщиваешь.
Ангел, наконец, выдернул многострадальную ткань, из пальцев Шивона и отошёл назад, опасаясь, что впечатлительный ангелёнок снова попытается воспользоваться его тогой, как платком. Донхэ, подлетев к другу, снова успокаивающе его обнял и укоризненно посмотрел на профессора.
- Почему? – шмыгнул красным носом черноволосый и блестящими от слёз глазами посмотрел на Ангела.
- Потому что в выходные нужно отдыхать, а не забивать себе голову лекциями, – отозвался Ангел, безрезультатно пытаясь оттереть мокрые пятна с тоги. – Я понимаю, что ты побыстрее всё хочешь узнать, но научись терпеть – всему своё время…
- Выходные? – Шивон непонимающе уставился на профессора, а маленькая морщинка пролегла между бровей.
- Сегодня День Чествование Святых, и в Храме объявлен выходной, - пояснил Ангел, с легкой улыбкой глядя на серьёзные личики ангелят.
- А мы не знали, - одновременно протянули они, переглянувшись и стыдливо уставившись в пол.
- В вашем возрасте про него никто не знает, - Ангел, взъерошил поочередно волосы ангелят, от чего те зафыркали, как маленькие котята, - было рассчитано, что вы, в смысле ангелы вашего возраста, без горна на подъём не встанете. Что и произошло, видимо, только самые ответственные не смогли пропустить занятия, - Ангел тепло рассмеялся, а щёчки ангелят порозовели от такой похвалы. – А теперь, извините, я спешу, нужно ещё тогу переодеть, – Шивон стыдливо спрятал взгляд. - Скоро начнётся праздничное шествие. А вы идите к себе в комнату, отдыхайте перед завтрашним днём.
Шивон и Донхэ переглянулись и замялись, скромно потупляя взор.
- А можно с вами? – застенчиво попросил светловолосый, ковыряя носком пол.
- Вы еще маленькие, - Ангел тут же исправился, заметив, как погрустнели личики ангелят, а их крылья обиженно один раз всколыхнули воздух. – Но, думаю, уставом это не запрещено. Пойдём, детвора.
Он весело махнул рукой, подзывая ангелят. Те бодро подскочили и полетели за старшим, а в их душе уже начинался рождаться легкий трепет. Такой, который рождается в душе у каждого перед большим мероприятием, от которого ждёшь чего-то невозможно приятного и где, кажется, будут исполнены все чудеса мира сразу.
- День Чествования Святых – великий день, - зевая, бормотал Шивон, удобнее устраиваясь в постели, - а ты «чертовщина», «чертовщина».
Шивон, взбив подушку, положил на неё голову, снова зевнул и посмотрел на друга, который в этот момент превратился в изваяние, и если бы не с каждой секундой расширяющая улыбка на лице Донхэ, Шивон бы свято поверил, что светловолосый превратился в статую.
- Что? – спросил черноволосый, не понимая, чем вызвал такую реакцию. Донхэ, тряхнув светлыми волосами, быстро улегся в кровать, натянул одеяло и потянул за веревочку ночника, погружая комнату во мрак, правда не надолго, ибо на самодельном небе-потолке зажглись маленькие звёздочки.
- Шивон, этот момент я запомню навсегда.
- Какой? – удивился тот и наморщил лоб. – Аааа, наверно, когда венки поплыли по реке Света? Или.. или… когда Ангелы всевышнего пели песню? А может, когда нас выбрали маленькими принцами?
- Нет… ты минуту назад сказал первое в своей жизни ругательство.
- ЧТО?!!!!
URL записи〖03SJ02〗Тонхэ|Сивон; "А я тебе говорю, чертовщина какая-то творится!"; AG, AT, G
1869 словПредупреждения: Мир ангелов. Герои - дети.
Храм Добродетели по воспитанию молоденьких ангелов, которые вот-вот поступят на службу к Богу, величественно возвышался над всеми остальными построениями в небесном городе Сеулиус. Он опирался на два больших белоснежных облака, и его сияющую двенадцатиконечную звезду, находившейся в свободном полете над храмом, можно было увидеть из каждого уголка города.
Храм славился тем, что выпускал хорошо образованных ангелов для служения Богу, а так же тем, какими жесткими методами это образование достигалось. Маленьких ангелят, еще грудными младенцами, отправляли туда на постоянное проживание, пока они не вырастут и не станут самостоятельными. В Храме царили свои порядки и уставы, установленные несколько сотен веков назад: вся жизнь ангелов было чётко расписана по минутам и любое отклонение от графика было неприемлемо.
Но это утро для двух юных учеников начался не как обычно.
В просторной округлой спальной комнате, где стенами служили облака, а потолком - волшебное самодельное небо, юный светловолосый ангелёнок изо всех сил тормошил своего лучшего друга, который после первого же толчка в плечо, зарылся лицом в подушку и накрылся одеялом полностью. Возмущённый ангелёнок, дунув на светлую чёлку, полез на постель друга, где тут же утонул в пуховом одеяле.
- Шивон, а ну проснулся быстро! Мы на «Религию» опаздываем, - и в ту же секунду ангелёнок был заброшен краем одеяла и пнут в угол кровати.
- Как?! – пока светловолосый пытался выбраться из одеяла и выпутать из него свои маленькие белоснежные крылышки, его друг, ракетой выпрыгнув из кровати, метеором стал бегать по комнате, громко причитая. – Но горна-то не было?! Мы не могли опоздать!
-Идиот! На часы глянь, - злобно шипел светловолосый, бережно приглаживая растопырившиеся перышки на крыльях. – Может, у них сломалось что-то, а, может, нас проверяют, какие мы самостоятельные.
- Донхэ, - Шивон укоризненно посмотрел на глупого друга, - у них никогда. Ничего. Не ломается. А проверка у нас, после окончания семестра.
- Да кто их разберёт! – светловолосый, наконец, выбравшись, радостно взлетел под потолок, нежным взглядом осматривая крылышки, и спустился на пол, пробежав до полной остановки босыми ногами по ковру из звёздной пыли. – В любом случае на «Религию» я не хочу опоздать.
Шивон бросил мимолетный взгляд на часы, которые были не совсем традиционной формы: маленькое крылышко ангела с двенадцатью перьями и двумя изогнутыми стрелками. 8:25. Пять минут до начала лекции.
Черноволосый ангелёнок засуетился. Уроки по религии он никогда не пропускал – хотел после окончания Храма Добродетели поступить в другой храм, чтобы получить Высшее Ангельское Образование и стать Ангелом-религиоведом. Профессия была мало популярна среди молодёжи, считавшая её нудной и неинтересной, а Шивон с детства мечтал о такой профессии, не редко зарабатывая незлобные подколы и смешки со стороны друга. Донхэ же чётко поставил себе цель стать верным прислужником Богу, быть одним из тех немногочисленных ангелов, которые всегда находились при Всевышнем и охраняли его от нечисти.
Ангелята, быстро натянув белое платье-рясу, водрузив на голову тоненький светящийся желтым светом нимб, перекинули через плечо сумку с учебниками и разогнавшись из угла, где стояла кровать Донхэ, взлетели, вместе вылетая из комнаты.
Паря под расписными потолками в широких коридорах храма, Шивон и Донхэ изумлённо переглядывались, не понимая, куда все делись и почему в Храме царит такая тишина, не свойственная в такие ранние минуты, когда скоро начнётся лекция. Обычно в коридорах царил полный ажиотаж: не до конца проснувшиеся ангелы, не разбирая дороги, мчались на всех крыльях к своим аудиториям и развивали до того большую скорость, что нередки были и столкновения, как между учениками, так и учителями, а потом совместное лечение в госпиталях.
- Что за чертовщина? – негромко выругался Донхэ, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть хоть кого-нибудь.
- Тише ты, - шугнулся Шивон, испуганно округляя глаза, - Могут услышать же.
- Да кто тут услышит? – светловолосый взмахнул руками, как бы показывая, что никого рядом нет. – Ни души.
- Всё равно не ругайся, - попросил Шивон, пролетая мимо статуи Святой Марии и заглядывая за неё, словно там кто-то прятался. Но там пряталась лишь пыль, да пара пауков, строивших новую паутину, ибо предыдущие двести штук их не устраивали: Шивон чихнув, отлетел от статуи и поспешил за другом, улетевшим далеко вперёд, - Но я согласен, это более чем странно.
- Наша аудитория, - Донхэ, издав победный клич, ринулся туда; его крылышки часто-часто затрепетали от предвкушения.
Дверь оказалась заперта; Донхэ лишь больно стукнулся лбом о деревянную поверхность и мячиком отскочил на пол, смешно падая на пятую точку. Потирая место на лбу, где скоро (Донхэ был уверен) должна была появиться шишка, ангелёнок ненавистно посмотрел на дверь и поднялся, но запутался ногами в своей длинной тоге, запнулся и пропахал носом цветастый ковер на полу. Шивон, не вовремя подлетевший, помог другу подняться и отряхнуть запачкавшееся платье.
- Закрыто. Нас бы предупредили, если бы лекцию перенесли, – черноволосый провёл маленькой ладошкой по гладкой коричневатой поверхности двери и повернулся к другу, - Это очень и очень странно.
- А я что тебе говорю? Чертовщина какая-то творится.
За ругательство Донхэ получает легкий шлепок по голове и укоризненный взгляд.
- Вообще-то старший тут я, а воспитываешь меня ты! – сопит светловолосый, поправляя немного сбившийся нимб над головой.
- А ты не веди себя как ребёнок и не ругайся, - мягко ответил Шивон, прикидывая в уме, куда им теперь податься. - Слетаем в ангельню?
- Не-не-не, - Донхэ попятился назад, энергично мотая головой, - мне хватило одного раза, – ангелёнок поморщился, вспоминая неприятные моменты, связанные с тем местом.
- Не нужно было лезть в драку, - сухо произнёс Шивон и, схватив, друга за руку взлетел. – А ещё, у нас нет выбора. Лучше сами слетаем, чем потом прилетят за нами.
Донхэ барахтался в воздухе, пытаясь освободиться от цепкой хватки друга, с которым, кстати, был согласен, насчёт последних слов. Когда же ему удалось отцепить пальцы от своей руки, он еще несколько секунд старался сориентироваться и выровнять курс полёта, чтобы не вписаться в первый же косяк.
Ангельня располагалась в западном крыле храма, куда редко заходили ученики, ибо оно полностью было отведено для учителей.
Шивон летел первым, над ним чуть позади парил, нервно потряхивая крыльями, Донхэ, и не переставая вертеть головой по сторонам, но все, же не очень и отвлекаясь, чтобы не потерять из вида друга.
К разочарованию обоих ангелят ангельня тоже оказалась пуста; Шивон, прикрыв дверь, оглянулся на задумавшегося друга.
- Шивон, а может у нас собрание? А мы не знаем? – предположил Донхэ, теребя ремешок сумки.
- У всех сразу? – засомневался черноволосый, - такого никогда не было.
- Тьфу, ты! Черто… - Донхэ осекся, заметив злой взгляд друга, и исправился: - неприятная ситуация, однако. Давай праведник, разруливай эту ситуацию.
- Я не праведник! Сколько раз можно говорить?! – щеки Шивона, притопнувшего ногой, возмущённо заалели. – Праведник – это…
- Всё-всё-всё, - замахал руками светловолосый не желая слушать очередную проповедь насчёт громадного различия между религиоведом и праведником. – Слушай, а, может, у нас часы сломались, и лекции уже кончились, и все уже уш… Шивон?
Увидев побледневшее лицо друга, Донхэ чертыхнулся и отругал себя за длинный язык.
- Как пропустили? – казалось черноволосого ангелёнка хватит удар от этой новости. – Нельзя пропускать… я же… мне.. как так?... что теперь делать.
- А ну, прекратить истерику, - рявкнул Донхэ, смешно морща нос и вставая в воинственную позу, - конечно, не пропустили. Я пошутил.
- Донхэ, ты понимаешь? Я. Пропустил. Религию. – казалось Шивон не слышал последних слов друга, его рука метнулась к губам, а крылья заметно поникли, даже нимб перестал так ярко сверкать. – Какой же я теперь религиовед, - нижняя губа ангелёнка задрожала.
- Только не реви. Ты же ангел. Не реви, говорю, - запаниковал Донхэ, замечая, как покраснели глаза у друга. Шивон лишь мотнул головой, сжимая маленькими пальчиками ремешок сумки и закусывая губы. – Да с чего ты взял, что пропустил? Может лекции вообще ещё не начались!
- Ага. Да ты, оглянись, все уже ушли. А так пусто здесь, только после окончания лекций, - затараторил Шивон, размазывая кулачками слёзы по пухлым щекам. – Я пропустил религиюу~
Донхэ совсем растерялся, совершенно не зная, как успокоить расплакавшегося друга, и не нашёл ничего лучшего, чем аккуратно прижать его к себе и успокаивающее погладить по спине. Маленькие плечики чуть подрагивали от тихий рыданий.
- Шивон, Донхэ. Что вы здесь делаете? – громкий бас напугал ангелят, и те отскочили друг от друга, уставившись на высокого Ангела, стоявшего перед ними. Шивон, шмыгнув носом, расширил глаза и запричитал, уже не размазывая слёзы, а позволяя спокойно стекать им по щекам.
- Профессор, простите, мы пропустили лекцию, - ангелёнок бросился к ошарашенному старшему Ангелу и вцепился в белую тогу последнего, продолжив: - Я теперь никогда не стану религиоведом, да? – он высморкался в белую ткань.
- Шивон, я, конечно, ценю, твою целеустремлённость и то, что ты так упорно идешь к мечте, - Ангел безуспешно пытался отцепить от себя маленького ангелёнка, намертво вцепившегося в тогу. – Но думаю, ты перебарщиваешь.
Ангел, наконец, выдернул многострадальную ткань, из пальцев Шивона и отошёл назад, опасаясь, что впечатлительный ангелёнок снова попытается воспользоваться его тогой, как платком. Донхэ, подлетев к другу, снова успокаивающе его обнял и укоризненно посмотрел на профессора.
- Почему? – шмыгнул красным носом черноволосый и блестящими от слёз глазами посмотрел на Ангела.
- Потому что в выходные нужно отдыхать, а не забивать себе голову лекциями, – отозвался Ангел, безрезультатно пытаясь оттереть мокрые пятна с тоги. – Я понимаю, что ты побыстрее всё хочешь узнать, но научись терпеть – всему своё время…
- Выходные? – Шивон непонимающе уставился на профессора, а маленькая морщинка пролегла между бровей.
- Сегодня День Чествование Святых, и в Храме объявлен выходной, - пояснил Ангел, с легкой улыбкой глядя на серьёзные личики ангелят.
- А мы не знали, - одновременно протянули они, переглянувшись и стыдливо уставившись в пол.
- В вашем возрасте про него никто не знает, - Ангел, взъерошил поочередно волосы ангелят, от чего те зафыркали, как маленькие котята, - было рассчитано, что вы, в смысле ангелы вашего возраста, без горна на подъём не встанете. Что и произошло, видимо, только самые ответственные не смогли пропустить занятия, - Ангел тепло рассмеялся, а щёчки ангелят порозовели от такой похвалы. – А теперь, извините, я спешу, нужно ещё тогу переодеть, – Шивон стыдливо спрятал взгляд. - Скоро начнётся праздничное шествие. А вы идите к себе в комнату, отдыхайте перед завтрашним днём.
Шивон и Донхэ переглянулись и замялись, скромно потупляя взор.
- А можно с вами? – застенчиво попросил светловолосый, ковыряя носком пол.
- Вы еще маленькие, - Ангел тут же исправился, заметив, как погрустнели личики ангелят, а их крылья обиженно один раз всколыхнули воздух. – Но, думаю, уставом это не запрещено. Пойдём, детвора.
Он весело махнул рукой, подзывая ангелят. Те бодро подскочили и полетели за старшим, а в их душе уже начинался рождаться легкий трепет. Такой, который рождается в душе у каждого перед большим мероприятием, от которого ждёшь чего-то невозможно приятного и где, кажется, будут исполнены все чудеса мира сразу.
- День Чествования Святых – великий день, - зевая, бормотал Шивон, удобнее устраиваясь в постели, - а ты «чертовщина», «чертовщина».
Шивон, взбив подушку, положил на неё голову, снова зевнул и посмотрел на друга, который в этот момент превратился в изваяние, и если бы не с каждой секундой расширяющая улыбка на лице Донхэ, Шивон бы свято поверил, что светловолосый превратился в статую.
- Что? – спросил черноволосый, не понимая, чем вызвал такую реакцию. Донхэ, тряхнув светлыми волосами, быстро улегся в кровать, натянул одеяло и потянул за веревочку ночника, погружая комнату во мрак, правда не надолго, ибо на самодельном небе-потолке зажглись маленькие звёздочки.
- Шивон, этот момент я запомню навсегда.
- Какой? – удивился тот и наморщил лоб. – Аааа, наверно, когда венки поплыли по реке Света? Или.. или… когда Ангелы всевышнего пели песню? А может, когда нас выбрали маленькими принцами?
- Нет… ты минуту назад сказал первое в своей жизни ругательство.
- ЧТО?!!!!
02.12.2011 в 21:06
Пишет k-mini:[Тур #03: BoG] SuJu - заявка #05; исполнение #01
〖03SJ05〗ABM|Кюхён; «Риск, конечно, дело благородное, но подумай - стоит ли оно того, чтобы руки в кровь и жизнь в осколки?»; А!, AU, can-OV
1242 слова
- Остановись! Ты не понимаешь, что делаешь!..
- Одумайся! Не ломай себе жизнь!..
- Что же творишь, идиот…
Изо дня в день, из минуты в минуту, бесконечный повтор заезженных фраз, слов, интонаций. А Кюхён лишь кривит губы в насмешливой улыбке и продолжает строить план, продавливая острым стержнем чёрной ручки белую бумагу. Он не слышит эти голоса, умоляющие стать прежним, вернуться к той жизни, к которой он забыл все пути. Теперь они покрыты для него тяжёлой непроглядной дымкой, состоящей сплошь из отчаяния, боли и холода, продолжавшего изредка сковывать тело.
Момент, когда он мог вернуться, мог стать прежним, мог пройти сквозь эту дымку, упущен. Упущен специально. Кюхён может объяснить друзьям и родным, почему, но его не поймут, как не понимали всегда. Он этим ничего не добьётся, а вопросов станет больше, на которые Кю просто чисто физически не сможет дать ответы.
Запечатанный белоснежный конверт отправляется в почтовый ящик, а Кюхён, подняв ворот пальто, дышит на пальцы в попытке согреть. Это не помогает - замерзшие пальцы всё еще не хотят сгибаться. Кю внимательно осматривает свои руки, словно видит их в последний раз, и кривая ухмылка снова появляется на его губах.
Перчатки, до этого торчащие в кармане, небрежно выбрасываются на дорогу за иллюзорной ненадобностью.
- Кю, я понимаю, риск, конечно, дело благородное, но подумай - стоит ли оно того, чтобы руки в кровь и жизнь в осколки?
- Ты не понимаешь, хён, это не риск, это большее.
- Объясни мне, чтобы я понял, - Итук беспокойно меряет комнату огромными шагами, пытаясь остановить друга от опрометчивого поступка.
- Ты не поймёшь, как и все, - взгляд Кюхёна полон холода, но Итук всё же смог разглядеть за ним отчаяние и страх, которые так умело прятал донсен эти дни.
- Ты не пробовал. Это связано со смертью…
- Да! – грубо обрывает его Кюхён и тёмные от боли глаза устремляются на Итука, прося не продолжать. – Эта была его мечта, хён. Я должен её исполнить.
- Мечта?! Ты безумец, Кю, - взрывается Итук и нервно взъерошивает волосы, - он был безумцем, и ты стал им. Ты гробишь себя.
- Видишь, ты ничего не понял, - горько усмехается Кюхён, подтягивая коленки к животу.
- Что я не понял? Что ты хочешь перепоганить себе жизнь из-за чей-то мечты? Сдалась она тебе…
Кюхён крепко сжимает зубы, что не нагрубить старшему, чтобы не выплеснуть эмоции, чтобы не заплакать. Он лишь утыкается лбом в коленки и тихо сносит все слова, больно режущие по сердцу.
Горло скребёт от большого количества холодного воздуха, пропитанного приятным запахом хвои. Кюхён поправляет рюкзак за спиной и продолжает свой путь дальше, вверх в гору. Руки исцарапаны вдоль и поперёк о ледяные грубые выступы, и на сверкающий белый снег падают первые капли крови, окрашивая его в розовый цвет.
Кюхён подымает голову, чтобы посмотреть, сколько ему осталось, но глаза слепит солнце и заставляет зажмуриться. Он не видит конца.
Взбираясь вверх, Кю шаг за шагом покарает неприступную снежную гору, и с каждым шагом понимает, что ему не преодолеть, что на плечи давит тяжесть, и это не рюкзак, висящий за спиной. Но чем больше он это осознает, тем больше откуда-то из глубин открываются новые силы, непонятно откуда взявшийся адреналин впрыскивается в кровь и Кюхён продолжает подыматься вверх, оставляя после себя мелкие розоватые капли.
- Знаешь, Кю, ты прав. Это не риск. Это безумие. Чистейшее.
- Возможно.
- Ты ведь не отступишься?
- Нет.
- Ты ведь понимаешь, что можешь вернуться… инвалидом… или совсем не вернуться.
- Понимаю, но я не отступлюсь, хён.
- Из-за чей-то мечты, ты разбиваешь свою.
- Она не чья-то, она моя… уже моя.
Кюхёну наплевать на всех и вся, он это понял тогда, когда черный холмик на кладбище стал покрываться тонким слоем снежинок, в то время, как мать и отец сходили с ума от его потери.
И сейчас он особо не задумывается о последствиях, а упрямо идёт вперёд. Ему всё равно, что сейчас происходит в семье, что творится с друзьями, у него есть цель и он добьётся её, чего бы это ему не стоило. Терзание холодом тела – давно, изодранные в кровь руки – уже, жизнь – скоро.
Но ему хочется почувствовать свободу, растворится в ней, забыть дни, когда боль сковывала сердце. Кюхён точно знает, что за ним кто-то наблюдает, но он не видит этого «кого-то». Чей-то надзор сжимает горло, делает уязвлённым, побуждает к побегу. Но Кю сбегал, прятался, но его находили вновь и вновь. И он больше не мог так жить. Он должен избавиться от этого надзора. Обязан.
ЕГО мечта, стала целью Кюхёна, которая приобрела корыстный оттенок. Если в первоначальном виде в мечте преследовалась цель – покорить обычную гору, то для Кю, она трансформировалась в «сбежать ото всех, от самого себя».
Кюхён слишком долго говорил себе, что это не так, но когда вершина неприступной горы так близко, как близко и его спасение, он уже не может это отрицать. Попросту не хватит ни сил, ни аргументов.
- Кю, а ты знаешь, какая у меня мечта?
- Какая?
- Я хочу покорить нашу самую высокую гору… ну, чего ты смеёшься?
- Это невозможно, глупый.
- Возможно. И я докажу тебе.
- Хорошо. Мы взберёмся вместе.
- Нет… кто-то один из нас…
Почему он не обратил внимания на эти слова еще тогда? Почему они переворачивают душу именно сейчас?
Снег под ногами переливается разными цветами, ледяные глыбы, стоящие по всему периметру вершины горы, холодно отблёскивают солнечный свет, и среди лёгкой дымки, окутывающей вершину, можно заметить эти блики, если сильно вглядываться.
Кю не смотрит, ему это не важно, как и не важно то, что под тонким слоем снега оказывается слой скользкого льда.
Свобода.
Чувствует ли он её? Нет. Только чувство удовлетворения и ощущение, что надзор лишь увеличился.
…кто-то один из нас…
Кюхён дёргается, а в ногах появляется заметная дрожь и сопутствующая ей слабость. Пальцы в отчаянном жесте касаются шероховатой кожи лица. Горло всё еще скребёт, но уже не от холодного воздуха, а от понимания своей ошибки. Он плачет, но ни одна слезинка не может скатится ресниц, слёз просто нет.
…кто-то один из нас…
Как же он раньше не догадался, что вершина покорена. Покорена не им. Её давно занял другой. Тот, с кем Кюхёну было легко. Тот, кто дарил покой. Тот, рядом с могилой которого Кюхён проводил днями и ночами.
Пусть Он не смог взобраться в реальной жизни, но Кю чувствует, что здесь обитает его дух. Он ощущает этот покой, легкость и радость – они точно такие же, как если бы, Кю находился рядом с Ним.
…кто-то один из нас…
- Вместе, - шепчет посиневшими губами Кюхён и делает один неосторожный шаг. Он сам не замечает, как дёргается нога при шаге, как тяжелый рюкзак, куда-то его тянет, как рассеивается дымка.
Он не чувствует боли, он чувствует лишь, наконец, наступившую свободу.
Теперь вершиной правят двое.
Год спустя.
- Итук-ши, вам письмо.
- Мне? – удивленно приподнимает брови мужчина, но всё же забирает конверт из рук подчинённого и отправляет его работать дальше.
На пожелтевшем конверте выведены до боли знакомые иероглифы, до боли знакомым почерком.
- Поганец. Всё просчитал. Ненавижу твой расчётливый ум. Ненавижу! – Итук не особо беспокоится, что его услышит весь офис, слишком ярко перед глазами встаёт воспоминание.
Итук достаёт зажигалку и, не раскрывая конверт, поджигает его. Бумагу вмиг охватывает яркое оранжево-желтое пламя. Итук кидает конверт в пепельницу и невидящим взглядом всматривается в окно, откуда видна гора, вершина которой окутана непроглядной белой завесой. С того злополучного дня она всегда окутана ей. За какой-то час вершина отгородилась от взглядов людей этим белым туманом, оставаясь покорённой лишь для двух, не могущих друг без друга, но пришедших к ней раздельно.
С тех пор на неё никто не мог взобраться, никто не мог насладиться чувством, когда достигаешь своей цели. Никто.
URL записи〖03SJ05〗ABM|Кюхён; «Риск, конечно, дело благородное, но подумай - стоит ли оно того, чтобы руки в кровь и жизнь в осколки?»; А!, AU, can-OV
1242 слова
- Остановись! Ты не понимаешь, что делаешь!..
- Одумайся! Не ломай себе жизнь!..
- Что же творишь, идиот…
Изо дня в день, из минуты в минуту, бесконечный повтор заезженных фраз, слов, интонаций. А Кюхён лишь кривит губы в насмешливой улыбке и продолжает строить план, продавливая острым стержнем чёрной ручки белую бумагу. Он не слышит эти голоса, умоляющие стать прежним, вернуться к той жизни, к которой он забыл все пути. Теперь они покрыты для него тяжёлой непроглядной дымкой, состоящей сплошь из отчаяния, боли и холода, продолжавшего изредка сковывать тело.
Момент, когда он мог вернуться, мог стать прежним, мог пройти сквозь эту дымку, упущен. Упущен специально. Кюхён может объяснить друзьям и родным, почему, но его не поймут, как не понимали всегда. Он этим ничего не добьётся, а вопросов станет больше, на которые Кю просто чисто физически не сможет дать ответы.
Запечатанный белоснежный конверт отправляется в почтовый ящик, а Кюхён, подняв ворот пальто, дышит на пальцы в попытке согреть. Это не помогает - замерзшие пальцы всё еще не хотят сгибаться. Кю внимательно осматривает свои руки, словно видит их в последний раз, и кривая ухмылка снова появляется на его губах.
Перчатки, до этого торчащие в кармане, небрежно выбрасываются на дорогу за иллюзорной ненадобностью.
- Кю, я понимаю, риск, конечно, дело благородное, но подумай - стоит ли оно того, чтобы руки в кровь и жизнь в осколки?
- Ты не понимаешь, хён, это не риск, это большее.
- Объясни мне, чтобы я понял, - Итук беспокойно меряет комнату огромными шагами, пытаясь остановить друга от опрометчивого поступка.
- Ты не поймёшь, как и все, - взгляд Кюхёна полон холода, но Итук всё же смог разглядеть за ним отчаяние и страх, которые так умело прятал донсен эти дни.
- Ты не пробовал. Это связано со смертью…
- Да! – грубо обрывает его Кюхён и тёмные от боли глаза устремляются на Итука, прося не продолжать. – Эта была его мечта, хён. Я должен её исполнить.
- Мечта?! Ты безумец, Кю, - взрывается Итук и нервно взъерошивает волосы, - он был безумцем, и ты стал им. Ты гробишь себя.
- Видишь, ты ничего не понял, - горько усмехается Кюхён, подтягивая коленки к животу.
- Что я не понял? Что ты хочешь перепоганить себе жизнь из-за чей-то мечты? Сдалась она тебе…
Кюхён крепко сжимает зубы, что не нагрубить старшему, чтобы не выплеснуть эмоции, чтобы не заплакать. Он лишь утыкается лбом в коленки и тихо сносит все слова, больно режущие по сердцу.
Горло скребёт от большого количества холодного воздуха, пропитанного приятным запахом хвои. Кюхён поправляет рюкзак за спиной и продолжает свой путь дальше, вверх в гору. Руки исцарапаны вдоль и поперёк о ледяные грубые выступы, и на сверкающий белый снег падают первые капли крови, окрашивая его в розовый цвет.
Кюхён подымает голову, чтобы посмотреть, сколько ему осталось, но глаза слепит солнце и заставляет зажмуриться. Он не видит конца.
Взбираясь вверх, Кю шаг за шагом покарает неприступную снежную гору, и с каждым шагом понимает, что ему не преодолеть, что на плечи давит тяжесть, и это не рюкзак, висящий за спиной. Но чем больше он это осознает, тем больше откуда-то из глубин открываются новые силы, непонятно откуда взявшийся адреналин впрыскивается в кровь и Кюхён продолжает подыматься вверх, оставляя после себя мелкие розоватые капли.
- Знаешь, Кю, ты прав. Это не риск. Это безумие. Чистейшее.
- Возможно.
- Ты ведь не отступишься?
- Нет.
- Ты ведь понимаешь, что можешь вернуться… инвалидом… или совсем не вернуться.
- Понимаю, но я не отступлюсь, хён.
- Из-за чей-то мечты, ты разбиваешь свою.
- Она не чья-то, она моя… уже моя.
Кюхёну наплевать на всех и вся, он это понял тогда, когда черный холмик на кладбище стал покрываться тонким слоем снежинок, в то время, как мать и отец сходили с ума от его потери.
И сейчас он особо не задумывается о последствиях, а упрямо идёт вперёд. Ему всё равно, что сейчас происходит в семье, что творится с друзьями, у него есть цель и он добьётся её, чего бы это ему не стоило. Терзание холодом тела – давно, изодранные в кровь руки – уже, жизнь – скоро.
Но ему хочется почувствовать свободу, растворится в ней, забыть дни, когда боль сковывала сердце. Кюхён точно знает, что за ним кто-то наблюдает, но он не видит этого «кого-то». Чей-то надзор сжимает горло, делает уязвлённым, побуждает к побегу. Но Кю сбегал, прятался, но его находили вновь и вновь. И он больше не мог так жить. Он должен избавиться от этого надзора. Обязан.
ЕГО мечта, стала целью Кюхёна, которая приобрела корыстный оттенок. Если в первоначальном виде в мечте преследовалась цель – покорить обычную гору, то для Кю, она трансформировалась в «сбежать ото всех, от самого себя».
Кюхён слишком долго говорил себе, что это не так, но когда вершина неприступной горы так близко, как близко и его спасение, он уже не может это отрицать. Попросту не хватит ни сил, ни аргументов.
- Кю, а ты знаешь, какая у меня мечта?
- Какая?
- Я хочу покорить нашу самую высокую гору… ну, чего ты смеёшься?
- Это невозможно, глупый.
- Возможно. И я докажу тебе.
- Хорошо. Мы взберёмся вместе.
- Нет… кто-то один из нас…
Почему он не обратил внимания на эти слова еще тогда? Почему они переворачивают душу именно сейчас?
Снег под ногами переливается разными цветами, ледяные глыбы, стоящие по всему периметру вершины горы, холодно отблёскивают солнечный свет, и среди лёгкой дымки, окутывающей вершину, можно заметить эти блики, если сильно вглядываться.
Кю не смотрит, ему это не важно, как и не важно то, что под тонким слоем снега оказывается слой скользкого льда.
Свобода.
Чувствует ли он её? Нет. Только чувство удовлетворения и ощущение, что надзор лишь увеличился.
…кто-то один из нас…
Кюхён дёргается, а в ногах появляется заметная дрожь и сопутствующая ей слабость. Пальцы в отчаянном жесте касаются шероховатой кожи лица. Горло всё еще скребёт, но уже не от холодного воздуха, а от понимания своей ошибки. Он плачет, но ни одна слезинка не может скатится ресниц, слёз просто нет.
…кто-то один из нас…
Как же он раньше не догадался, что вершина покорена. Покорена не им. Её давно занял другой. Тот, с кем Кюхёну было легко. Тот, кто дарил покой. Тот, рядом с могилой которого Кюхён проводил днями и ночами.
Пусть Он не смог взобраться в реальной жизни, но Кю чувствует, что здесь обитает его дух. Он ощущает этот покой, легкость и радость – они точно такие же, как если бы, Кю находился рядом с Ним.
…кто-то один из нас…
- Вместе, - шепчет посиневшими губами Кюхён и делает один неосторожный шаг. Он сам не замечает, как дёргается нога при шаге, как тяжелый рюкзак, куда-то его тянет, как рассеивается дымка.
Он не чувствует боли, он чувствует лишь, наконец, наступившую свободу.
Теперь вершиной правят двое.
Год спустя.
- Итук-ши, вам письмо.
- Мне? – удивленно приподнимает брови мужчина, но всё же забирает конверт из рук подчинённого и отправляет его работать дальше.
На пожелтевшем конверте выведены до боли знакомые иероглифы, до боли знакомым почерком.
- Поганец. Всё просчитал. Ненавижу твой расчётливый ум. Ненавижу! – Итук не особо беспокоится, что его услышит весь офис, слишком ярко перед глазами встаёт воспоминание.
Итук достаёт зажигалку и, не раскрывая конверт, поджигает его. Бумагу вмиг охватывает яркое оранжево-желтое пламя. Итук кидает конверт в пепельницу и невидящим взглядом всматривается в окно, откуда видна гора, вершина которой окутана непроглядной белой завесой. С того злополучного дня она всегда окутана ей. За какой-то час вершина отгородилась от взглядов людей этим белым туманом, оставаясь покорённой лишь для двух, не могущих друг без друга, но пришедших к ней раздельно.
С тех пор на неё никто не мог взобраться, никто не мог насладиться чувством, когда достигаешь своей цели. Никто.
+ 1 арт
до хрена получилось
куда я лез.
@темы: Super Junior, MBLAQ, Письменное вордомарательство), DBSK(TVXQ), корейский фандом