Извиняйте)
А я просто так.
Никто же меня не убьёт за это.
Название: "Улыбнись - всё будет хорошо"
Автор: Барвинка.
Фэндом: ВАР
Персонажи: Ёнгук, мимопроскальзывающий Зело
Рейтинг: G
Жанр: ребят, это же я. Флафф, конечно.
Статус: Не завершён.
Ребят, улыбнитесь. Хорошо?)Камень точно сам попадает под ногу, и Ёнгук считает делом чести пнуть его куда-нибудь подальше, присвоив ему кроме скорости ещё и часть своей злости. На одном из отполированных черных туфель появляется длинная царапина, которую, если глядеть под одним углом, то совсем не видно, а под другим – становится ярким серым пятном на тёмном.
Ёнгук сквозь зубы цедит ругательства и мечтает быстрее добраться до дома, где можно снять этот слишком официальный и удушающий костюм и выкинуть галстук в мусорное ведро – всё равно от него толку мало, только кислород перекрывает.
За неделю пятое предполагаемое место работы, и пятый непредполагаемый прямой отказ.
По дороге домой Ёнгук останавливается у пары киосков, прикупая несколько свежих газет с новыми объявлениями. Разглядывая яркую обложку какого-то местного глянцевого журнала и ожидая, когда продавец отсчитает несколько монет сдачи, вспоминает, что так и не выкинул пачку газет, скопившуюся за предыдущую половину месяца. Выслушивать едкие шпильки от мелкого, что, мол, лучше бы он, Ёнгук, отнёс эту макулатуру в пункт сдачи, чем просто выкидывал в мусоропровод, хочется выслушивать меньше всего.
Дома необычно тихо и пусто – Зело свалил к родителям два дня назад, обещаясь скоро вернуться, но в первый же день отзвонился и пожаловался, что останется в «этих четырёх однотонных стенах» ещё на неделю. Гуку не то чтобы в радость такое заявление, но первый день он только что не скакал от представившегося момента побыть одному и в тишине; сейчас же хотелось выть от впитавшегося в стены и обивку мебели одиночества. Казалось, что им пропахло даже кофе, которое становилось либо горячим, либо неожиданно холодным, а при попадании на язык оказывалось, что Ёнгук сыпнул порошка сверх меры, иначе как объяснить такую горькость.
Ближе к вечеру приходится садиться за газеты, чтобы выбрать на утро несколько вариантов работы.
Ёнгук со скукой перелистывает черно-белые страницы, помечая карандашом нужные объявления, которые нужно будет перечитать после первого просмотра. Когда, после часа разглядывания печатных букв устают глаза, он отпивает остывшего кофе и долго и внимательно смотрит на повешенный через спинку стула свой костюм. И сам того не замечает, как мысли начинают крутиться вокруг мелкого, а душа страстно желает, чтобы её кто-то отвлёк от созерцания нудных и похожих друг на друга строчек весёлым визгом или заливистым смехом с последующим звоном разбитой чашки.
Скучно. Одиноко. И совсем безвыходно.
Ёнгук склоняет голову к сложенным на столе рукам и зачем-то мысленно ведёт счёт секунд назад от десяти. В квартире до жути холодно, но он никогда не оденет тёплый свитер, лежавший на верхней полке шкафа, потому что тот не вышел цветом: Ёнгук готов доказывать хоть вечность, что оранжевый цвет ему ни к лицу, ни к характеру.
Но организм требует тепло: физическое, моральное, мнимое – любое, иначе вены на руках станут ещё темнее, чем обычно. Гук встаёт, чтобы долить кипятка в кружку, как на полпути к кухне его останавливает двухсекундная трель мобильного телефона, оповещающая о входящем сообщении. Кружка возвращается на своё законное место – свернутую пополам недельной давности газетку, а Ёнгук обыскивает карманы черного пиджак на предмет беспроводной связи.
Сообщение от неизвестного номера – Ёнгук очень надеется, что это из какой-нибудь компании, которая поняла свою ошибку и всё же решила принять его на работу. Но открывшееся содержание сообщения заставляет замереть и по-глупому улыбнуться, как, впрочем, и велено.
На светло-голубом фоне яркими черными буквами выведено следующее «Улыбнись - всё будет хорошо».
Он с минуту рассматривает сообщение, чувствуя, как тепло этими черными буковками по одной проникают внутрь и греют, и организм уже не требует тепла, а вены возвращают свой обычный цвет.
Отправитель неизвестен, но Ёнгук очень грешит на Чунхона, славившегося своей любовью к частой смене как номеров, так и телефонов.
Вся скука и одиночество словно кухонной вытяжкой выуживаются наружу и саморастворяются в воздухе, являясь кислотой и для тяжёлой атмосферы.
Легко. Тепло. И не совсем безвыходно.
Ёнгук с новым приливом сил, которые горячим кофе бьются о стенки кровеносных сосудов, садится за газеты и с большим воодушевлением листает страницы, бодро работая карандашом и не дотрагиваясь до кружки, наполовину наполненным остывшим напитком – он очень холодный, а Ёнгук не хочет гасить тепло, так неожиданно приобретённое.
Зело приезжает через пять дней и очень удивляется, когда Ёнгук нарочито ворчит на тему смена номера, что, мол, мог бы и предупредить. Чунхон достаёт свой телефон и почти на пальцах доказывает, что ничего не менял, так как не было ни возможности, ни средств, да и существующий номер ему ещё не успел наскучить.
Ёнгук отстранённо улыбается, лохматит кудри мелкого и отправляет того на кухню мыть посуду, а сам достаёт телефон и медленно стирает в сохранённом номера имя Зело, не понимая, кто ещё ему мог написать и зачем.
Гук порывается удалить номер, но зачем-то сохраняет его ещё раз, только уже под новым именем «Тепло», усмехается, думает с секунду и открывает папку с сообщениями.
Первое и единственное от отправителя «Тепло»:
«Улыбнись – всё будет хорошо».
2862 слова и что-то странное
***
За последующую половину месяца Ёнгук успевает устроиться на более или менее сносную работёнку в одном из строительных магазинчиков, выкинуть кучу макулатуры, заполонив её половину мусорного бака, и несколько раз пожалеть о том, что позволили себе скучать по мелкому, от которого теперь не было покоя даже на работе.
Костюм был закинут в шкаф и придавлен несколькими коробками сразу же по приходу домой после успешного собеседования - хозяин поощрял повседневную неяркую одежду.
Будничные дни приобрели новую расцветку, режим и кое-какие намётки целей.
В связи с близким расположением одного из строительных университетов города в магазин частенько забегали студенты – посмотреть, пощупать, приобрести.
Ёнгук только не успевает порадоваться новоприобретённому темпу жизни, который незаметно превращается в рутину текущих дней, расцветка тускнеет, смешиваясь всё в больших пропорциях с серым, а одиночество снова пропитывает обивку мебели, выбирая на этот раз большую поверхность распространения.
Зело по самую маковку занят предстоящими экзаменами, запирается у себя в комнате и до самой ночи что-то там зубрит, но стабильно уделяет минут пять своего внимания Ёнгуку и приготовленному им сносному ужину. Ужину, конечно, больше.
Воронка начинает уменьшаться в размерах, и Гук чувствует, что находится в центре данной воронки. Однотипность душит, как-то разом лишая весь организм воздуха, одиночество давит и мельчайшими частицами проникает внутрь, оставаясь болезненной пылью на живых клетках, а скука съедает, запивая вкусным коктейлем из раздражения смешанного в мизерной доле с отчаянием.
Но Ёнгук считает, что не пристало мужику жаловаться и проливать слёзы в подушку из-за однообразности жития, поэтому каждую ночь укутывается в два одеяла, так как по ночам становится действительно холодно, и пусть отопление уже неделю, как запустили. И спит очень крепко, без снов, действительно боясь того, что сны тоже могут поддаться витавшему вокруг него настроению и начнут крутить один и тот же момент, словно зажёванная видео-плёнка.
Черное безмерное пространство становится спасительным убежищем.
Сегодня Ёнгук задерживается на полчаса дольше, чем обычно, принимая индивидуальный заказ на покупку и всё точно расписывая в бланке, чтобы не было ненужных ему противоречий с желаниями покупателя, которые при худшем исходе вычтут из его зарплаты.
Закончив дела и закрыв кассу, он отправляется на обход магазина на предмет затерявшихся покупателей, порой забывавших, что магазин работает не круглосуточно. Один такой обнаруживается в дизайнерском отделе, спокойно сидящим на полу, перекрестив в лодыжках ноги, и что-то рисующим в альбоме. Парню на вид вряд ли больше лет, чем Ёнгуку, джинсовая куртка довольна потрепана и зашита чуть ниже локтя, волос ы отливают странным темноватым цветом, а на кончиках заметны следы давнего мелирования.
- Эй, парень, мы закрываемся, - громко оповещает Гук, подходя ближе и заглядывая в альбом, ожидая увидеть срисованную картину, висевшую напротив, но видит только, как лист разделён на ровные четыре части и в каждой нарисована планировка предполагаемой комнаты, где главным предметом интерьера служит данная картина.
Карандаш в руках незнакомца дёргается, а через секунду Ёнгука сканируют внимательным взглядом два раскосых тёмных глаза, а полноватые губы слегка кривятся то ли в усмешке, то ли в застенчивой улыбке.
- Можно мне ещё пять минут? – достаточно громко и звонко спрашивает незнакомец, но Гук всё слышит, словно через какую-то пелену и, кажется, только чисто интуитивно догадывается, о чём его попросили. Лицо парня ему незнакомо, в магазине он однозначно впервые, и Ёнгук пытается на будущее запомнить потенциального покупателя, вглядываясь в несовершенные глаза, несовершенные полные губы, несовершенный прямой нос, и отмечает про себя, что парень не очень и красив. Обычный.
- Три, - отрезает Ёнгук и остаётся рядом. Просто так. Дабы проследить, что парень, дорисовав, ничего не стащит.
Картина, выбранная незнакомцем, не является особым шедевром, и будучи наречена как «Одиночество» не пользуется большим спросом: нарисована обычная обстановка любой корейской квартиры, только на огромном столе, покрытом слоем пыли, выведены какие-то слова, которые, как бы Ёнгук не щурился, невозможно разглядеть. Карандаш в тонких пальцах так и летает над альбомным листом, чертя линии, точки, соединяя их, искривляя, придавая форму. Другой рукой незнакомец чуть придерживает альбом, расположенной на левой коленке, и иногда почёсывает указательным пальцем кончик носа. Ёнгук с удивлением узнает в последнем прорисованном интерьере свою комнату: кровать у окна, круглый стол посередине комнаты, два стула, у одного из которых сломана ножка, старые обои в цветочек, доставшиеся от предыдущей жительницы, и даже стопка газет на полу, которые он недавно выбросил. Единственное отличие – на противоположной от кровати стене висит картина «Одиночество», в его реальности это место на стене пустое.
Парень укладывается ровно в три минуты, захлопывает альбом и в его корешок засовывает карандаш, подымается, отряхивая болотного цвета штаны с многочисленными карманами по бокам и с тёплой улыбкой на губах кланяется.
- Спасибо. Извини, что задержал.
- Не за что, - бурчит Ёнгук, глядя, как парень подбирает с пола свою сумку, куда уже засунул альбом и направляется к выходу, не переставая вертеть головой по сторонам, от чего кажется, что он вот-вот заметит что-то интересное и снова усядется на пол.
Когда хлопает входная дверь, Ёнгук отключает свет, закрывает на замок подсобку и думает, что нынешняя молодёжь пошла совсем странная. Себя к «нынешней молодёжи» он почему-то не относит.
На следующий день ситуация повторяется.
Незнакомец снова сидит на полу около картины, только рядом пачка цветных обычных карандашей и два восковых – серый и чёрный.
- Парень, даю тебе три минуты на собраться и свалить, - Ёнгук зол и раздражён.
День не задался с самого утра, когда он по ошибке сел на сломанный стул, вследствие чего пролил на любимые джинсы кофе, опоздал на трамвай – получил выговор от хозяина за опоздание на работу, теперь ещё и какой-то любитель-порисовать-на-полу, отнимает его драгоценное время, не давая нормально закрыть магазин.
Незнакомец словно и не слышит предупреждения, продолжая самозабвенно обводить красным карандашом ножки стола в первом блоке разлинованного на четыре части листа. Когда Ёнгук набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы разразится руганью, парень поворачивает голову и слегка приспускает веки на глаза, отчего взгляд становится очень жалобным и просящим.
То ли свет в лампочках стал приглушенным, то ли Ёнгук смотрит в этот раз под другим углом, но лицо парня неожиданно приобретает что-то новое, неуловимое, безоговорочно красивое, нежели вчера.
- Три минуты, - цедит он и уходит в подсобку, чтобы проверить, есть ли запасные лампы, а то те, которые сейчас стоят совсем ни к чёрту стали.
Он возвращается ровно через три минуты, закрыв все двери, и выключив свет везде, кроме дизайнерского отдела. Парня нигде нет, а на полу валяется серый восковый карандаш.
Ёнгук оставляет его около кассы, хотя сперва хочет выкинуть в урну, решая, что отдаст завтра. Почему-то он уверен, что незнакомец вернётся сюда ещё не раз.
***
Интуиция – это такая паршивая вещь, которая срабатывает в крайне редких случаях и обычно предугадывает то, чего совсем не хочется.
У Ёнгука эта вещь отсутствует напрочь.
Серый восковой карандаш ждёт своего хозяина вторую неделю подряд, оттеняя собой белую боковую грань кассы. Незнакомец с того последнего раза больше не появляется в магазине и не мешает вечерним проверкам. А Ёнгук зачем-то забирает себе ту картину, цену которой хозяин уменьшил вдвое из-за не востребованности, и вешает на то самое место, которое было прорисовано в альбоме у парня. Зело насмешливо смотрит из-за угла и ехидно спрашивает, когда это хён успел поддаться в искусство, на что Ёнгук лишь отмахивается и снова старается рассмотреть те написанные на столе слова.
Дни, сначала разбавленные таким лёгким отклонением от графика, снова возвращаются к своему состоянию однообразности и тянут в своё болото Ёнгука, из всех сил сопротивляющегося этой силе. Но в какой-то момент система даёт сбой, и он перестаёт бороться, давая трясине поглотить его полностью.
Незнакомец появляется в магазине тогда, когда Ёнгук разрисовывает его восковым карандашом все углы в тетради с выручкой, а недельный счёт зашкаливает за две с половиной. Он обходит все стеллажи в дизайнерском отделе и возвращается к Ёнгуку, который почему-то просто рад, что парень всё же вернулся.
- Привет, - он подходит к кассе, крепко сжимая лямку сумку, и хмурится замечая восковой карандаш в пальцах Гука, - извини, что отвлекаю, но та картина. Где она?
- И тебе не хворать, - отзывается тот, и в который раз себя одёргивает, что неосознанно начинает рассматривать лицо парня, имени которого даже не знает, на предмет новых появившихся линий красоты, но находит лишь признаки усталости, - хозяин сбросил цену, а я забрал её себе. Всё равно толку от неё мало, только покупателей распугивала.
Незнакомец мнётся, сжимающие ремень пальцы белеют, а Ёнгук чего-то ждёт. Чего-то хорошего и тёплого.
- Извини за наглость, но можно мне на неё ещё раз глянуть? – его голос ломается в двух местах и становится на тон ниже. Заметив недоумение на лице противостоящего, парень добавляет: - мне нужно для курсовой работы. А она служила чем-то вроде вдохновения.
Ёнгук искренне удивляется, не понимая, как такой мазнёй можно вдохновиться и писать курсовую. Впрочем, если надо, то он не против. Совсем.
- Она находится у меня дома. Если так сильно нужно, то подожди до закрытия, и я тебя отведу.
Лицо парня озаряется счастливой улыбкой, и он склоняется в полупоклоне, а затем протягивает руку, представляясь:
- Тэхён.
- Ёнгук, - он осторожно сжимает протянутую руку, словно кожа на пальцах такая тонкая, что можно навредить простым прикосновением, и быстро отходит к новому покупателю, выражая крайнюю заинтересованность его выбором.
За эти полчаса до закрытия, когда Гук разбирается с наплывом посетителей и заодно успевает раскладывать новый товар по полкам, Тэхён находит себе уединённое место рядом с прилавком, достаёт альбом и, не спеша, делает какие-то наброски, подперев щеку рукой.
Длинной часовой стрелки остаётся до восьми одно деление, и Ёнгук наспех проверяет отделы, выключает свет и подходит к откровенно скучающему Тэхёну, прикрывающего зевающий рот ладонью.
- Пойдём.
Лаконично и не распыляясь на длинные фразы, которые, как кажется Гуку, сейчас не уместны и будут только утяжелять и без того не лёгкую атмосферу.
Они идут рядом, изредка переглядываясь, словно проверяя всё ли в порядке у другого. Разговор не то, что не клеится, его вообще нет. Только, когда Тэхён спотыкается второй раз о бордюр, Ёнгук бросает ему раздражённо-заботливое «Осторожно» и умудряется при вечерних сумерках разглядеть румянец смущения на впалых щеках.
А спросить хочется многое: где учится, кем является, почему именно эта картина и откуда такая любовь к посиделкам на полу. Но Ёнгук прикусывает язык и ведёт парня за собой по подворотням, стараясь предугадать его реакцию, когда тот увидит точное воспроизведение одного из своих набросков.
Но реакция оказывается совсем скудной и не оправдывающей ожидания: он провожает Тэхёна в свою комнату, по пути шикнув на высунувшуюся из-за другой двери голову любопытного Зело, показывает картину и ждёт. Ждёт удивлённого выклика, непередаваемую гамму чувств на лице и радостную улыбку, но натыкается на равнодушный взгляд и просьбу, где можно присесть. Ёнгук испытывает острое раздирающее внутренности своей вредностью желание подсунуть парню сломанный стул, но всё же указывает на починенный и уходит – просто не хочет отвлекать.
Зело проскальзывает на кухню за считанные минуты и ждёт от старшего хоть каких-нибудь объяснений. Но Гук невозмутимо наливает в термочайник воды и ставит его греться, а сам насыпает по ложке растворимого кофе в две кружки и совсем не желает отвечать на расспросы мелкого.
- Хён, - всё же спрашивает по прошествии десяти минут не умеющий держать язык за зубами Чунхон, - ты хотя бы предупредил, что парня приведёшь. Я бы к Муну свалил заниматься.
- Он не ко мне, - цедит Ёнгук, хмуря брови. – И знаю я, чем ты с Чонопом собрался заниматься. Потому не ищи подходящие моменты и прижми свою пятую точку к стулу. Пока не сдашь экзамены, ни к кому не выйдешь.
- Больно надо, - поджимает губы Зело. – Ты так и не ответил, что это за парень и что он делает в твоей комнате?
- Так, мелкий, все вопросы завтра. Иди готовься.
- К вопросам? – ехидничает Зело и со смехом улепётывает из кухни, завидев, как злой Ёнгук стягивает с поручня плиты кухонное полотенце, и уж явно он им собрался не чайник двигать.
- Паразит, - ворчит Гук и ждёт, когда кнопка включения поднимется вверх, а через мелкие дырочки наверху крышки начнёт сочиться горячий пар.
Невидимыми магнитными нитями тянет в сторону двери своей комнаты, где, как кажется, разворачивается более приятное действие, чем скапливающиеся на стенках навесного шкафа капли пара. Ёнгук борется сам с собой, наливает равное количество воды в обе кружки и ставит их на стол, не решаясь отнести в комнату.
Здесь, на кухне, от чего-то становится очень тепло и уютно: приглушенный свет от одной лампочки не озаряет в достаточной мере всё пространство, а мягко отсвечивается с любой поверхности и бликом играет на стеклах. Ёнгук раньше этого не замечал. Как и того, что керамическая кружка нагревается из-за горячей жидкости в секунды быстрее, а растворимый кофе может истощать приятный слегка уловимый аромат.
Ёнгук, конечно, не романтик, и не любитель подмечать всякие ненужные мелочи, только раздражающие в повседневной жизни, но сейчас эти мелочи так и лезут в головной мозг и формируют собой новую картину по кусочку, как ребёнок собирает мозаику. Решение приходит само собой и без одобрения сознания, поднимает парня с места и точно за ручку ведёт к двери, которая тоже вроде открывается сама по себе.
Тэхён сидит всё в той же позе и бросает редкие изучающие взгляды на картину, продолжая рукой повелевать карандашом, от чего тот очень резво носится над последним блоком, придавая бывшим наброскам более чёткие очертания. Ёнгук тихо подходит со спины, про себя делая заметку об очень красивом затылке, и всматривается в цветные линии, преображающие рисунок и с грустью замечает, что рисунок выглядит значительно лучше и веселее, чем в реальности данная комната.
- Где газеты? – внезапно спрашивает Тэхён, как раз прорисовывая стопку лежавших около кровати газет, меняя цвет карандашей с завидной скоростью, выуживая нужный из сжатой в другой руке пачке.
- Выкинул за ненадобностью, - пожимает плечами Ёнгук и оглядывается на пустое место. Пойманное за одно мигание глаз мгновение вворачивает его на несколько секунд в прошлое, пропитанное скукой, безвыходностью и чем-то ещё бесконечно одиноким. И возвращаясь в данную реальность, Гук ощущает большую пропасть в ощущениях между тем прошлым и настоящим, между которым всё же существует серый, покрытый мхом мостик.
- А вообще это, конечно, странно, что комната является прямым воспроизведением моего рисунка, - Тэхён приподнимает голову и слегка приподнимает уголки губ в улыбке. – Но я очень рад, что смог на неё посмотреть.
- Почему? – вырывается у Ёнгука и он планирует сесть на стул, но вовремя вспоминает о сломанной ножке и так и остаётся стоять рядом, только скрещивает руки на груди.
- Потому что, я теперь более, чем уверен, что именно этот интерьер из четырёх возможных подходит для этой картины. Кстати, можно я её потом сфотографирую? – дождавшись быстрого кивка от Гука, он добавляет, продолжая рисовать: - Единственное, мне придётся уменьшить яркость, она слишком неуместна здесь.
- А я бы добавил, - пожимает плечами Ёнгук, имея в виду комнату и критически оглядывая её.
- Зачем? – недоумевает Тэхён, снова отрываясь от занятного дела, - тогда интерьер не будет отражать смысл картины, а это противоречие.
- Потому что я так хочу. А картину тогда в шкаф уберу, чтобы не создавала «противоречий» - ехидничает Ёнгук и подходит к ней, снова пытаясь разглядеть написанные на пыльном столе слова.
- Может, мне её тогда отдашь, раз не нужна?
- Нет, - слишком резко и слишком быстро отвечает Ёнгук, а Тэхён просто пожимает плечами и снова склоняется к рисунку.
Ёнгуку не то чтобы жалко отдавать – он никогда не был жмотом, просто не хочет обременять Тэхёна таким печальным по своей сути рисунком. Он слишком светлый и тёплый для неё, а вот Ёнгуку в самый раз. Никогда не страдал суевериями и не верил в проклятия, а сейчас кажется, что картина, точнее её название, является прямым источником распространения одиночества и серости. Тэхёна хочется увести отсюда, чтобы эта серая пыль не скопилась на нём и не въелась в его одежду.
- Чай не предлагаю, так как есть только кофе. Отказ не принимается – я уже налил.
Парень кивает, дорисовывает последние детали, слегка дует, убирая мелкие частички рассыпчатого графита, и закрывает альбом, даже не любуюсь финальным результатом.
Кухонный свет делает мягче резкие переходы в темных волосах Тэхёна и красиво отсвечивает ярким бликом, привлекая к себе всё внимание Ёнгука.
Тепло, спокойно и умиротворённо. Разговор идёт на тихих тонах и полутонах, и говорит по большей части Тэхён, так как Ёнгук считает свою жизнь слишком серой и однообразной, чтобы можно было из неё выцепить хоть одно приличное воспоминание.
За полчаса он успевает узнать очень много об этом странном парне. Студент второго курса строительного университета на дизайнерском факультете, любит рисовать и вдохновляться совершенно разными вещами, ненавидит тёмные цвета, приносит с собой хорошее настроение и тепло. Последнее было понято не из уст Тэхёна, а из складывающейся ситуации.
Мелкий прохвост пробирается на кухню, якобы за апельсиновым соком, который отродясь в этой квартире не водился, знакомится с Тэхёном и уже было начинает заводить разговор по душам и жалобам, дескать какой у него сосед плохой, как этот самый сосед отдавливает ему правую ступню и отсылает в комнату, всунув в руки своё кофе для «поднятия умственной активности».
Смех у Тэхёна немного грубоватый, но безусловно приятный, и эти мелкие морщинки вокруг глаз при улыбке совсем не портят красивого лица.
Они сидят так достаточно долго, за окном вечерние сумерки сгущаются, темнеют, а на небе появляются первые светящиеся звёзды. Ёнгуку хорошо, тепло и уютно, обычный однообразный ритм нарушился, как если бы луч солнца проник сквозь серую завесу туч, и он нуждается в том, чтобы парень остался рядом ещё на какое-то неопределённое время, дабы распробовать на вкус, каково это когда серость растворяется в разнообразии красок.
Но Тэхён, бросив беглый взгляд на часы, извиняется за отнятое время и собирается домой. Ёнгук, подперев дверной косяк, тоскливо смотрит, как парень натягивает ботинки и перевешивает через плечо сумку. Отпускать сего человека не хочется, но Гук понимает, что не имеет на него никаких прав и не связан обязанностями, поэтому может только печально созерцать хлопнувшую дверь и ощущать проплывающий мимо поток холодного воздуха.